– Если бы тени не было, то здесь были бы только женщина и девочка, и больше ничего. Но из-за того что она как бы присутствует вместе с ними, возникает особый смысл… Мне это сказала Каролина.
– Каролина?
– Да, она много знает о том, как нужно фотографировать. А ты помнишь, кстати, когда ты сделал этот снимок?
Папа молча кивнул.
– Значит, знаешь, кто эта девочка?
– Конечно. Ее зовут Сага.
– Сага?.. А разве Каролиной она себя не называет?
Папа бросил на меня быстрый взгляд.
– Ее мать, во всяком случае, звала ее Сагой. Это бабушка тебе…
Он осекся, и в комнате стало совершенно тихо. Он порывисто вздохнул и пронзительно посмотрел на меня.
– Ты хочешь сказать, что Каролина…
– Да, именно это я и хочу сказать!
От изумления он развел руками.
– Значит, выходит, это… это наша Каролина? Но почему я ничего не знал? Что это за тайны, Берта? Почему бабушка мне ничего не сказала? Это же она прислала ее к нам.
– Каролина не хотела, чтобы тебе говорили.
– Не хотела? Почему?
На это я ответить не могла. Я знала: Каролина хотела, чтобы папа узнал ее сам, без подсказок. Но я чувствовала, что не могу сказать это папе. Каролина сама должна это сделать. Поэтому я лишь покачала головой.
– Детка моя, как же все это глупо.
Папа взял мою руку и погладил ее.
– Ты не узнал ее? Совсем?
Он на секунду задумался, но потом сказал, что нет, не узнал, хотя иногда ему чудилось в ней что-то неуловимо знакомое. Ее присутствие в доме странным образом волновало его, чему он сам удивлялся. Иногда, глядя на нее, он чувствовал что-то, похожее на грусть. Теперь он понял, почему.
– Но мне и в голову не могло прийти, что это дочь Иды.
– Каролина не похожа на свою мать?
– Насколько я помню Иду – нет. Может, и есть какие-то общие черты, из-за которых, наверное, у меня и было такое чувство. Но во всяком случае я не отдавал себе в этом отчета.
Я сказала, что Ида, должно быть, та самая медсестра, которая когда-то спасла ему жизнь, и спросила:
– А мама знает об Иде все? И о ребенке тоже? Папа пристально смотрел мне в глаза. Он не отвел взгляда.
– Мама знает все, – сказал он серьезно. – Все, что вообще можно было знать. Но, разумеется, она не имеет ни малейшего понятия о том, что Каролина – дочь Иды. – Папа еще немного подумал и продолжал: Я не знаю, что тебе об этом известно… что тебе рассказывала бабушка, но я хочу, чтобы ты знала: мы с Идой были сильно и всерьез привязаны друг к другу. Я так и не смог понять, почему она так резко порвала со мной. Все кончилось, как только я вышел из больницы.
– Наверное, она сделала это из-за мамы.
– Нет, вряд ли. В таком случае она подумала бы об этом раньше.
– Может быть, Ида тоже была помолвлена?..
Папа покачал головой.
– Нет, она бы сказала. Мы были откровенны друг с другом.
– Но бабушка говорит, что она была очень застенчивой и скрытной. Она никогда ничего о себе не рассказывала.
– С другими – да. Но не со мной. Я знаю, что она была неразговорчивой, побаивалась людей. Но со мной она была абсолютно открыта. Если бы в ее жизни был другой мужчина, я бы об этом знал.
– Но, папа…
– Что, детка?
– Если все так, как ты говоришь, и другого мужчины действительно не было, то ты – отец Каролины?
Он взял мою руку и вздохнул.
– Да, я мог бы им быть. Но Ида утверждала, что это не я!
Папа устало улыбнулся.
– Ида объяснила мне это. Она не хотела выходить замуж. Так она говорила с самого начала. Но ребенка она хотела иметь. Я, конечно, подумал, что от меня. Но оказалось – нет. Она любила меня и именно поэтому не хотела, чтобы это был мой ребенок. Все стало бы слишком мучительно, поскольку это связало бы ее со мной так, как она того не желала. Поэтому в качестве отца она выбрала друга юности, которому доверяла, но никогда не любила. Так она могла оставаться свободной от чувств и ничем не связанной.
– Странные рассуждения. Я этого не понимаю. Ты в самом деле веришь, что это правда?
– Увы, да. Ида была довольно своеобразной, но сомневаюсь, что она мне врала.
Папа взглянул на меня так, словно просил о помощи.
– Каролина что-нибудь знает? Может, она считает, что я ее отец?
Я покачала головой и опустила глаза. Не хотела выдавать Каролину и рассказывать о ее переживаниях. Папа и не настаивал. Очевидно, он понял. Мы просто молча посидели, размышляя каждый о своем, а потом он сказал:
– Ты, наверное, думаешь, что я никогда не любил маму, если готов был расстаться с ней ради Иды? Верно?
– Не знаю. Может быть…
– Считаешь меня обманщиком?
– Нет, конечно, не считаю. Но мама, наверное, ужасно страдала. Ведь ты ее чуть не бросил.
Я заметила, что его задели мои слова. Он долго сидел молча. Но когда заговорил снова, в его голосе были такая теплота и убедительность, каких не было, когда он говорил об Иде. Тогда его голос звучал грустно.
– Возможно, тебе это покажется странным, но у нас с мамой всегда были, как бы это сказать… простые отношения, в хорошем смысле. Любовь бывает разной, понимаешь? У нас с мамой это нежность, а еще большая, крепкая дружба. Иду я тоже любил и не отрицаю этого, но сомневаюсь, что мы когда-либо смогли бы стать настоящими друзьями. Мы с ней витали в облаках, а жить-то приходится на земле…
– Значит, ты не жалеешь об Иде?
– Не знаю. После каждого человека, которого теряешь в жизни, остается пустота. Ее почти невозможно заполнить. Но я никогда не жалел о том, что остался с мамой, понимаешь?..
– После мамы пустота была бы еще больше?
Он молча кивнул.
– И чернее?
– Да, намного чернее.
Он ласково улыбнулся мне. Мы еще долго сидели, глядя друг другу в глаза, и то, что я прочла в папиных глазах, было искренностью и любовью.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Разрезав белое облако цветов, поезд остановился на маленькой станции посреди леса. Цвел купырь, и было так красиво, что дух захватывало. Я вышла из вагона в вечерние сумерки. В воздухе плясала мошкара. Где-то куковала кукушка. С какой стороны? С севера, юга, запада или востока?
Это нужно было определить. Ведь когда слышишь кукушку первый раз, то очень важно, с какой стороны. С запада – это к добру. С юга – к смерти. С севера – к печали.
Моя кукушка была на востоке. Неплохо, но и не очень хорошо. Восточная кукушка – к утешению. Но для того чтобы утешиться, нужно сначала о чем-то погоревать…