— У меня средняя, — вздохнула Варя. — Наверное, соответствует. Я и есть средняя. А Юрашка у нас умненький. В кого, непонятно. Ничему ведь его никто не учит — он в грязи возится, жуков ловит, на курах верхом ездит, а все равно умный.
— Я даже про терминатор знаю! — похвастался малец.
— Про что, про что?
— Про терминатор! Это такая граница на всех планетах. Слева темно, справа светло.
— Круто! — оценил Генка. — А я думал, что терминатор — это робот.
— Не-е, — Юрашка помотал головой. — Это граница. Я, когда подрасту, стану как Ломоносов. Поеду учиться в Москву. Или в Лондон с Кембриджем.
— Видишь, сколько всего знает! И про терминатор, и про Ломоносова.
— Про Ломоносова ты тоже знаешь.
— Я — другое дело: ему — четыре годика, а мне десять. Я и в школе училась, книги читала.
— «Принцессу на горошине»?
— Почему? Не только. У нас, знаешь, какая библиотекарша была! Славная такая тетечка, я к ней каждый день бегала за книжками. И Бажова читала, и про капитана Немо, и «Таинственный остров» и еще сто разных книг…
— А я помню! — перебил Юрашка. — Остров — это же про пиратов!
Глаза малыша восторженно блеснули. Вскочив на ноги, он поднял руки, утробным голосом затараторил:
— Ты же рассказывала, помнишь! Там пират на шариках летал. А шарики сдулись, и он в воду бултых! — и мелко. А тут акула! Бамс его — в рот! Пожевала клыками, а он фу! — невкусный. Горький же весь, соленый. Как капуста прашло… Прашлагадняя. И выплюнула. Живого…
Большеголовый, на тоненьких ножках, перепачканный травой и глиной, он расхаживал в одних трусах взад-вперед, возбужденно пересказывая Генке с Варей сюжет о пиратах. И они хохотали, потому что молчать не получалось. Юрашка был прирожденный артист. Придумывал многое на ходу, мешал с услышанным от Вари, вопил как оглашенный, и в итоге получался какой-то гремучий триллер, в котором пиратов сравнивали с мухоморами, огурцами и карамелью, а акулы со слонами разговаривали на вполне человеческих языках, витиевато ругались и ездили на грузовиках с велосипедами.
— Он же как соскочит с велика, как выхватит… меч! Нет, саблю! У них же сабли у всех были. У эскимосов же… Как закричит: «Тебе что, пацан, жизнь не мила! Хочешь угодить впросак? Ну, я тебе задам жару-пару! Будешь у меня кровь из носу!» И ранил его. В правую голову…
Живот у Генки еще не отошел после недавнего купанья, а сейчас и вовсе разболелся. Глядя на размахивающего прутиком Юрашку, он хохотал и просто корчился на земле.
— Это он для тебя старается, — выдавила сквозь смех Варя. — Так-то он серьезный парнишка.
— Серьезный? Ты шутишь?
— Правда, правда, — Варя поймала разбушевавшегося Юрашку, прижала к себе. — Все, угомонись!
— Ну, чего ты! Я же еще не дорассказал! — мальчонка попытался вырваться, но Варя была сильнее.
— Он такой! Разбуянится, потом два часа успокаивать придется. И обидчивый, как не знаю кто…
Наблюдая, как она управляется с брыкающимся Юрашкой, Генка наконец-то поверил, что эта девчонка сумела вытащить его из воды. Сил у нее явно хватало. И характер тоже присутствовал.
— Мы, брошенки, все немножко ненормальные, — Варя усадила Юрашку рядом с собой, погладила по голове.
— Брошенки? — не понял Генка.
— Ага, — Варя легко кивнула. — Деревушка брошенная, и мы брошенные. Ни родителей, никого.
— Погоди, погоди! Как это никого?
— А так. Юрашка-то с Шуриком — детдомовские. В Новоспасском детдом был — маленький, конечно, но все равно работал. А в прошлом году там пожар случился — может, проводка старая, а может, кто из дачников постарался. Там же строиться начинают, дома — как дворцы, вот и бьются за землю. А детдом на самом берегу стоял. Красивое такое место.
— Да-a, красивое! — подтвердил Юрашка. — Обрывище такой, и кругом вода, вода…
— Жалеешь о детдоме? — спросил Генка.
— Ага, — Юрашка кивнул. — У меня там друзья были, игрушки. И часы в комнате стояли. Большие такие — со звоночком.
— Будильник?
— Ну. Я даже сам их заводил.
— А хочешь, я тебе на руке часы нарисую?
— Хочу.
Генка достал ручку, придвинулся к малышу ближе. Юрашка доверчиво протянул руку.
— Это будут хорошие часы — водонепроницаемые и противоударные, — пояснил Генка. — А стрелки фосфором сделаем светящимися.
— Чтобы в черноте видеть?
— Молодец! Все понимаешь. И в черноте, и в темноте… — Генка дорисовал стрелки, довольно прищелкнул языком. Вот и готово!
Мальчуган с восторгом оглядел кисть.
— Здорово! А сколько на них времени?
— Времени — ровно два часа.
— Я запомню…
— А что еще у вас было в детдоме? Наверное, мультфильмы по вечерам смотрели?
— Какие мультфильмы? — вмешалась Варя. — У них и телевизора не было!
— Быть такого не может!
— Еще как может! Да что телевизор, ты спроси его, как они зимой на улицу бегали. Одна шубейка на пятерых — вот так по очереди и гуляли… — Варя запустила шишкой в кусты. — В общем, сгорел дом, а детишек кого куда разбросали. Совсем маленьких — в город, для иностранцев, наверное, а остальных — по соседским интернатам. Ну, и родне, понятно, предлагали, кто соглашался. Хотя какая там родня… Шурика вон старики Юзовы к себе взяли. Из жалости. А Юрашка к нам попал вообще по недоразумению.
— Как это попал?
— А так. Приехали из детдома, сказали, что фамилия та же. То есть, скорее всего, просто однофамильцы, но все равно попросили пару дней подержать. Ну, и пропали. Старики потом ездили в райцентр, да только кого там спросишь? Так и остался у нас.
— Теперь меня уже не отдадут, — важно сказал Юрашка.
— Верно, теперь ты наш, — Варя потрепала мальца по голове.
— Потому что вы ко мне привыкли?
— Дурачок! Это к игрушке можно привыкнуть, а ты ведь не игрушка, — Варя поглядела на Генку. — Так их всех жалко, прямо плакать хочется. Тот же Шурик, знаешь, как по маме скучает. Ведь не видел ее никогда, а все равно…
— Он всех тетенек мамами называет, — выдал Юрашка. — И даже Машку с Варей.
— Правда. А поначалу, знаешь, какой был! Вещи разбрасывал, раскачивался на корточках, выл. Прямо дикарь дикарем! Подходить было боязно. А приласкаешь, скажешь что-нибудь доброе, и на глазах человечек меняется. Обнимать начинает, напевать что-то.
— Он ей волосы гладит, — кивнул Юрашка.
— Ага, и мамой зовет… — у Вари заблестели глаза, она торопливо отвернулась. Чуть глуше повторила: — Так их всех жалко…