Отроки до потопа - читать онлайн книгу. Автор: Олег Раин cтр.№ 35

— Да уж, в лицеях взятки совсем другие. Ей тоже, небось, хочется на джипаре раскатывать… — Серега встрепенулся. — То есть погоди! Это что же, она про нас троих говорила?

— Да не-е, вообще про всех. Типа, собирательно… — Гера переглянулся с Евой. — Правда, оставляла после уроков. Меня с Антохой, Еву вон пригласила. На это, как его… Конфе… Конфиденциальный разговор, в общем. Прикинь, с чайком подкатывала, «Ассорти» коробку распечатала. Антоша, молодец такой, штук семь слопал, а мы только по паре. Ничего, вообще-то. Вкусные…

— Да ладно тебе с конфетами! Зачем оставляла-то?

— Затем, что под Маргошу канаву рыла. Просила по чесноку все рассказать — вроде как и что там было на самом деле.

— Ну и что, вы ей рассказали?

— А что нам терять, кроме цепур? Все и повторили, как ты сказал. Маргоша нормально пришла — по часам и минутам. И ветеран, значит, не опаздывал. Тоже чай трескал, правда, без конфет. Конфеты ему потом подарили.

— А что Аврора?

— Ну, ей это не понравилось, конечно. Хотела, видно, на Сэме проехаться. Все ведь в масть выпадало. Урок сорван, у Марго — маразм со склерозом, стало быть, всех в навоз, а ее, раскрасавицу, — на трон!

— Во ведьма!

— Ну так! Хитрая корова. Вчера, как завертелась вся эта байда, за шиворот меня поймала. Уже с другого угла пыталась подрулить…

— Ну? — Серега нервно сглотнул, потому что руку его снова погладили. Может, машинально, а может, и нет. Трудно нормальному мужику на мужицкие темы разговаривать, когда такое вот поглаживание…

— Во-первых, спрашивала, что делали в туалете у малышей — да еще после уроков. Ну, я веником прикинулся. Типа, нормальные дела, туда-сюда. Туалет — это ж дело интимное.

Ева хмыкнула.

— А чего? — вытаращился на нее Гера. — Может, у Антохи запор? Что, нормальный человек не имеет права на запор?

— Один — да, но чтобы сразу у троих…

— Зачем у троих… Мы это… Помогать пришли. Товарищу…

Теперь уже рассмеялись все разом, включая даже деда Семена. Тоже, видать, подслушивал. Не затыкать же, в самом деле, уши.

— Ладно… Что еще спрашивала-то? — свободной рукой Серега осторожно потрогал потревоженную турунду. Смеяться ему было пока рановато.

— Еще про штукатурку спрашивала. Зачем, мол, отламывал, зачем кидал.

— Я, что ли?!

— Ага. Прикинь, шустрая такая, — и здесь хотела провернуть маховичок. Ей же из ментовки звонили, даже следователь приходил, беседовал. Молодой такой, тощий. Щенок, короче. Я думал, с нами перетрет, а он сразу в учительскую нырнул.

— Но мысль Аврора Георгиевна подкинула здравую, — неожиданно сказала Ева.

— То есть? — Гера с Серегой воззрились на нее с удивлением.

— Насчет штукатурки, — коротко пояснила девочка. — Кто-то ведь отломил ее, а потом бросил. Не сама же она угодила Стасу в затылок?

— А если сама? Сосульки вон — тоже падают.

— Мы говорим не про сосульку. Упал кусок штукатурки. И не просто упал, а в нужный момент и в нужную точку. Лично я в такие совпадения не верю.

Серега переглянулся с Герой. Лица у обоих вытянулись. Было странно и где-то даже обидно сознавать, что такая простая логичная мысль первой пришла в голову не им, а девчонке.

Когда начинается грусть? Лет в десять, в двадцать или в семьдесят? Точного ответа Серега не знал, однако предполагал, что у всех это происходит в разные сроки. И первые слезы — это точно еще не грусть. Почему? Да потому что первые слезы, как и первые сопли, могут случиться в грудничковом возрасте. Кстати, как и первый смех, который мало чего общего имеет с чувством юмора. Скажем, в годовалом возрасте Серега в голос хохотал над снующими по балкону голубями. Те вроде ничего и не делали такого — гугукали себе, клевали какие-то крошки, чистили перьями клюв, а он раскачивался у окна и гоготал во всю ивановскую. Родителям и гостям, понятно, такое поведение казалось забавным, но где тут, спрашивается, чувство юмора?

Или вот друг Антон в один не самый прекрасный день тоже вдруг осознал, что настоящим «битлом» ему никогда не стать. И, осознав, затосковал. Дня на три или даже четыре. Конечно, это был шок — реальный, со всеми вытекающими ручьями. Потому что любой рок-певец обязан быть худым, подвижным и при любой возможности бешено трясти со сцены патлами. То есть лысые певцы тоже порой встречаются, но среди рок-элиты их что-то не видно. Кое-кто утверждает, что великий Меркьюри в финале все-таки подстригся под ноль, но зри в корень, как говаривали древние, — начинал-то он с буйной шевелюры!

Короче, там, где голос и успех, непременно должны быть длинные пряди с худобой и джинами в обтяжку. Антон же с самого рождения страдал от избыточного веса, а волосы у него были ровненькие, стрижка — коротенькой. На длинный кудлатый причесон папаша Антона наложил жесткое табу. Под страхом лишения карманных денег и всего прочего наследства. Папахена своего Антон уважал и боялся, а посему на карьере нормального «битла» ему пришлось поставить крест. Однако главная его грусть крылась все-таки в другом: Гера, которого Антон не переносил органически, всеми положенными битловскими качествами обладал в полной мере. То есть пел и играл он так себе, зато был худ, гулял в поношенных джинсах и шевелюру имел роскошную. Конечно, не такую густую, как у Дассена или Анжелы Дэвис, но тоже вполне симпатичную. И как Серега любовался Лидочкиной косой, так некоторые из девчонок нет-нет, да и поглядывали на Герины волосы. Сергей никогда не расспрашивал Антона про все эти вещи, однако понимал: повод для грусти у товарища имеется. Повод серьезный. Повод достойный.

И все-таки…

Если толковать о самом Сереге, то подобных поводов у него набиралось с избытком. Как он полагал — даже через край для его неспелого возраста. Потому что была ранняя и неразделенная любовь, была кончина отца. Даже этих двух поводов могло хватить с избытком для любой самой протяженной хандры, однако новый учебный год, видно, решил доконать подростка. Сначала его кинули одноклассники, потом измордовал Стас. Такой вот осенний дуплет! В итоге Серега вынужден был шататься по больничным коридорам и главное удовольствие находил в лицезрении Лидочкиной косы. За эту удивительную возможность он и помещение процедурной почти полюбил. Именно там чаще всего можно было застать Лидочку. Конечно, туда заходила масса прочих конкурентов-пациентов, но Сереге почему-то казалось, что к нему Лидочка относится особенно благосклонно. И улыбалась чаще, и уколы старалась делать легкие, и даже смотрела как-то задумчиво.

В этот день он написал ей три письма. Все три были посвящены чудо-косе и перепевали одинаковыми словами одинаковые охи-ахи. Потому и были в конце концов изничтожены. Сергей постарался разорвать их на кусочки помельче. Чтоб не склеил потом никто воедино, не прочитал и не умер со смеху. В общем, поработал не хуже европейского шредера, а бумажные останки бросил аж в два разных унитаза. Аккуратно спустил воду тут и там. Для пущей конспирации.