Может так сказать один мужчина другому? И поймут ли его?
Конечно, для генерала, потерявшего старшего сына во время первой чеченской войны, слова «смертельная опасность» были, в отличие от людей штатских, словами будничными. Это Осинкин понимал. А потом — можно ли вообще чем-то стесняться, когда речь идет о жизни дочери?..
И все же. Не так просто было Александру Осинкину выбрать форму разговора и способ действий. Да и нельзя сказать, что он сумел привести себя в то хладнокровное состояние, в каком только и могут приниматься правильные решения. Если во время неторопливого рассказа Флауэрса Осинкин вообще перестал чувствовать, жарко на улице или холодно, то теперь его несколько раз бросало — совершенно непривычное ощущение! — то в жар, то в холод.
Так или иначе, начать он решил со звонка сыну генерал-лейтенанта Диме Шусту. Поскольку знал его как юношу разумного, вдумчивого и к тому же с девяти лет и до сего времени, по наблюдениям Марии и Александра Осинкиных, влюбленного в их дочь. И, что сейчас было особенно важно, преданного ей. Эти два качества — влюбленность и преданность — совсем не всегда, как любому известно, даются в одном наборе.
* * *
После звонка Жениного отца Дима некоторое время — не больше, впрочем, минуты, — сидел в своей московской квартире совершенно неподвижно. Что называется, застыл. После услышанного он испытывал странное ощущение. Как будто вдруг все-все, что он видел из своего окна, покрылось легоньким слоем серого пепла. И вещи в квартире тоже одномоментно слегка выцвели.
Никогда он ничего такого раньше не испытывал и даже не поверил бы, что такое бывает.
Встряхнулся, сбросил с себя оцепенение и стал обдумывать план действий.
В первую очередь — еще не по плану, а скорее по наитию — Дима позвонил Фурсику. Все-таки именно его Женя оставила Главным Координатором, и хотя бы поэтому надо было ввести его в курс — так, кажется, говорят в суде — новых вскрывшихся обстоятельств.
И позвонил не зря.
Степенный, обстоятельный Фурсик тут же рассказал ему во всех необходимых деталях, как совсем недавно один бездомный нашел на помойке красивую папку — шоколадного цвета, под кожу, с золотыми уголками. И отдал ее ему, Фурсику. А почему именно ему — потому что Фурсикова прабаба подкармливала этого бездомного. А называть его бомжом она Фурсику запретила, потому что — «Нечего милицейские клички в дом тащить!».
Действительно, «бомж» — это же сокращенное «без определенного места жительства». И в этом смысле — прабаба была права — такое слово годится скорее для милицейского протокола, чем для обычного разговора одних людей про других.
А в папке этой обнаружился оборванный листок бумаги с компьютерным текстом по-английски. И в нем был указан адрес Жени Осинкиной — это даже Фурсик разобрал, хотя по английскому у него в школе был твердый трояк. А когда он оттащил эту бумагу Ване Бессонову, тот вместе со своей мачехой быстро установил, что документ представляет собой ответ на чей-то запрос о месте жительства Евгении Осинкиной… То есть копию ответа, который, несомненно, был послан тому, кто так пристально интересовался Женей.
В своей тетрадке, озаглавленной «Операция „Потьма“», Фурсик нашел и пересказал Диме краткую запись Жениного рассказа про найденную ею нечаянно в подземном переходе свою фотографию — скадрированную из общей фотографии их 4 «Б» класса. И еще — краткое упоминание в коротких деловых разговорах с Женей по мобильнику о том, что, кажется, кто-то ее преследует по дорогам Урала и Сибири.
— А «Тойоту-Лексус» она не упоминала? — спросил Дима.
— Вот именно упоминала! Такой вроде как черный джип…
Глава 18. Луораветлане и кое-что про русский язык
Когда Степка решил делать свой музей, друзья его родителей купили ему в Москве детскую книжку про Валленберга — писателя Аландера, перевод со шведского.
Почему-то у них на Алтае таких книг не найти. Говорят, что книготорговцы возят по стране только книги, вышедшие тиражом не меньше пятидесяти тысяч экземпляров. Некоторые говорят даже — ста тысяч. А что выходит таким тиражом? Детективы и все такое, что один раз прочитаешь — и можно книжку вообще выбрасывать. Получается — вот, пожалуйста, такую бросовую литературу покупайте на здоровье в любом далеком краю.
А то, что прочитаешь и поставишь бережно на полку, потому что понял, что еще захочется в руки взять и, может, не раз, — вот это только для москвичей да еще для ребят из Питера. Почему так, а? Что, в России в других городах и областях умных ребят вообще, что ли, нет?!
В книжке Аландера Степка прочитал, что отец Рауля умер еще до рождения сына. И Рауль в четыре года иногда плакал оттого, что у него нет папы. Но уже тогда у мальчика формировался твердый характер: «Мы все равно не будем грустить, — говорил он через минуту, вытирая слезы. На прогулках он собирал цветы, чтобы поставить их в вазу перед фотографией отца». Зато у него был любящий дедушка, и он часто писал внуку — из Китая и Японии. «Это было чудесно: Рауль сидел у мамы на коленях, и она громко читала ему вслух — каждое письмо по два раза. В такие минуты мальчику казалось, что у него все-таки есть папа».
Рауль был правнуком крупного и очень известного шведского финансиста Андре Оскара Валленберга. Этот человек, во-первых, основал Стокгольмский банк (существующий и сегодня), а во-вторых — у него было двадцать детей.
Правда, банковским делом интересовался только один из них, как раз дедушка Рауля — Густав, заменивший ему отца. Дед хотел, чтобы внук учился в Америке. Хотя в Стокгольме — столице, как вы понимаете, Швеции — было весьма неплохое техническое образование, дед говорил вот что: «…В Америке ты научишься и кое-чему еще: вере в будущее, в то, что все зависит от тебя. Мой отец никогда бы не стал успешным банкиром, если бы не научился в Америке добиваться цели… В Швеции самое важное — кто у тебя родители. Все идет по проторенной дорожке… А в Америке важно то, что человек сам делает со своей жизнью».
Рауль закончил в Америке университет, вернулся в Стокгольм, стал работать в Голландском банке. Но был крайне недоволен своей службой. «Я не банкир, — писал он дедушке. — Думаю, мне больше подошло бы трудиться ради благой цели, нежели сидеть в конторе и говорить людям: „Нет!“».
Он сам не знал, что в этих словах угадал свое будущее, да еще как. Трудиться ради «благой цели»… Оказалось — не просто благой, а самой благой. То есть самой доброй и прекрасной, какая только может быть на свете.
Дело в том, что как раз в те годы, когда Рауль кончил университет, в Германии пришел к власти Гитлер. Если кто не знает или учил, да забыл — это было в 1933 году. Главными врагами Германии Гитлер сразу объявил евреев. А они, между прочим, жили в Германии почти так же долго, как немцы, и ничем в общем-то давно от них не отличались. Даже по фамилиям их было невозможно отличить. Среди евреев были замечательные музыканты, ученые — например, Эйнштейн, создавший, как любой знает, теорию относительности, врачи. И, конечно, в Германии полно было семей, где папа еврей, а мама — немка, или наоборот. А Гитлер первое, что сделал, — запретил евреям вступать в брак с немцами.