Вариант второй. Сестра Марии Андреевны, парижская гранд-б… госпожа Рафалович и ее несравненный муж. Она ужасно хотела заполучить реликвии своего дедушки и даже примчалась к нам из самого Парижу! Не скрывая своей неуемной любви к старинному русскому серебру, она своими гнусными планами поделилась со мной и попросила помощи в разрешении столь деликатного вопроса. Мною ей было отказано, но это вовсе не означает, что она послушно взялась за ум и подавила в себе дурные наклонности. Скорее наоборот, не получив в моем лице надежного помощника, она находит себе другого типа вроде меня, только с еще более заниженным моральным уровнем. Это то, что мы знаем и можем утверждать наверняка. Дальше – хуже, мы даже близко не можем предположить себе, а нашел ли энтузиаст-два искомое серебро… А вы проглот, папаша, имейте совесть! – отбирая остатки коньяка, возмутился я. – Да, для нас это полная загадка или черная кошка номер два.
– Вот и считай своих кошек, а мне плесни еще немного, не то я пойду спать и ты лишишься молчаливого и благодарного слушателя. Тебе пить нельзя: ты думаешь!
– Имейте терпение. Переходим к кошке номер три. Как таковая, она просматривается плохо и пока существует чисто умозрительно. Мокрых дел мастер Витек как-то на досуге не в меру разболтался и поведал мне и Максу (Ухову прежде всего поведал) одну замечательно интересную деталь. Оказывается, молодой Крутько впервые услышал о наличии клада от своего дедули Александра Трофимовича Крутько. При этом преподнес он историю весьма достоверно и с какими-то подробностями, известными только ему одному, потому как прагматичная Наталия Федько тут же рьяно взялась за поиск. Но разговор сейчас не о ней. Почему мы думаем, что дед Крутько своей бесценной информацией поделился только с ней? Где гарантия, что он ее не выболтал кому-нибудь еще? Господин генерал, вы улавливаете мою мысль о третьей кошке?
– Улавливаю, и что дальше? Или на этом твои варианты исчерпаны?
– К сожалению, нет. Существуют еще четвертый и пятый вариант, но оба они тупиковые и к разгадке нашей шарады нас не приблизят. Сущность четвертой кошки состоит в том, что никакого клада не было вообще, а если и был, то давно по миру развезли. Пятый же вариант предполагает то, что на подземный ход со стороны утеса наткнулся случайный, любопытствующий спелеолог и не мудрствуя лукаво те реликвии приголубил.
– Дурак ты, Костя, хоть и трезвый! – довольный своей меткой фразой, от брюха заржал Ефимов. – Такие глупости говоришь, что мне за свою дочь обидно.
– Не вижу повода для смеха, а тем более для нанесения оскорбления словом.
– Ну поставь себя на место того спелеолога. Что получается? Ты находишь в земле дыру, лезешь в нее кротом, черт знает сколько ползешь по тому ходу и в конце концов находишь свои цацки. И что ты делаешь дальше? Ты вместо того, чтобы знакомой дорогой вернуться назад, начинаешь долбить своды церковного подвала, совершенно не представляя, куда в итоге попадешь. Так что твоя пятая кошка просто-напросто жидко обгадилась, впрочем, как и ты сам! – торжественно закончил тесть и, нагло вылакав остатки, добавил: – Костя, не сочти за оскорбление, но ты форменный идиот!
– Благодарю вас, мне об этом уже говорили.
– Добрые слова не вредно выслушивать неоднократно. Кстати сказать, четвертая твоя кошка права на жизнь тоже не имеет.
– Это еще почему?
– Да потому, что ты сам обнаружил замурованный люк и следы того, что на стеллажных полках совсем недавно что-то находилось. Короче говоря, с тебя причитается.
– Перебьетесь, дорогой Алексей Николаевич.
– Недобрый ты, Константин, и поэтому я задам тебе каверзный вопрос, который ты пропустил в своих рассуждениях. Скажи-ка мне, какая из трех оставшихся кошек, дай бог ей здоровья, могла запереть тебя в церковном подвале?
– Любая, – не задумываясь ответил я.
– Сомневаюсь. Федьковские головорезы вряд ли стали бы с тобой церемониться, двинули бы по башке – и баста. А с тобой обошлись тихо и лояльно, просто решили законсервировать до лучших времен, до того, как ты сдохнешь от голода. И при этом, заметь, они даже не стали с тобой общаться. Почему? О чем это говорит?
– Об их слабоумии.
– Это говорит о твоем слабоумии, кладоискатель! Так сделать они могли по двум причинам. Во-первых, не хотели, чтобы ты слышал их голос, а это позволяет нам предположить, что действовали знакомые тебе людишки. Во-вторых, так орудовать мог очень робкий человек, которого на такое грязное дело толкнул, скажем, испуг. Возможно, это была женщина. И еще учти, что дверь не подперли колом, а аккуратно закрыли на ключ. Подумай, у кого он мог быть. Ну а теперь запрягай в эти обстоятельства любую из двух оставшихся кошек и скачи вперед, а мне принеси коньяк.* * *
Вечером я позвонил Лютовой домой и, извинившись за непристойное поведение тестя, осведомился об обещанном портрете подозрительного субъекта.
– Он уже готов, – довольно сухо ответила она, – даже в четырех экземплярах, а на вашего дедулю я не обижаюсь, можете так ему и передать.
– Благодарю вас, я непременно так и сделаю. Когда я могу забрать портреты?
– Хоть сейчас.
– Сегодня уже поздно, а вот завтра я бы хотел с вами встретиться у Белой церкви часов в одиннадцать. Вас устраивает такое время и место?
– Время устраивает, но, Константин Иванович, зачем нам тащиться в такую даль? – удивилась она. – Все вопросы можем решить и в черте города.
– Мне нужно еще раз осмотреть церковь.
– Еще раз? А вы что, ее уже осматривали?
– Только снаружи, – проклиная себя за излишнюю болтливость, поправился я. – А теперь бы мне хотелось все основательно и не торопясь осмотреть внутри.
– Хорошо, в одиннадцать часов я вас буду ждать. До встречи.
– Погодите, вы что-то говорили насчет спортивной сумки, которую второпях забыл взломщик. Мне хотелось бы ее осмотреть. Она еще при вас?
– Да, она так и осталась в ризнице.
– А вы что – даже милицию не вызывали?
– Нет, а зачем мне лишние разговоры? Именно поэтому я к вам и обратилась. Мне кажется, что я не ошиблась и у вас появились какие-то соображения?
– Я польщен. Есть кое-что, но пока говорить об этом рано. До завтра.
К церкви, уже ставшей мне родной и близкой, я подъехал без четверти одиннадцать, но там, рядом со стареньким автобусом, уже стояла ее белоснежная «десятка» с тонированными стеклами и прочими дешевыми выкрутасами.
В отличие от прошлых моих посещений, сегодня работа здесь шла полным ходом. Иноки смиренные трудились, аки мураши. За те десять дней, что меня не было, двор, куда я загнал машину, преобразился. Кельи-барак стал неузнаваем, заново оштукатуренный битым бутылочным стеклом, он сиял в солнечных лучах пасхальным яичком. А спорткомплекс с классными комнатами для витязей уже находился на последней стадии кладки стен, и скоро на нем должна была появиться крыша.