правая рука. Я его
невестка, мать его внуков, не то что ты - спецсубъект.
- Дима тоже был спецсубъектом. Хотя и доводился ему сыном. А я, между
прочим, по некоторым документам числюсь женой господина Дмитрия Баринова -
Анхеля Родригеса.
- Радуйся. Но не царапайся, как кошка, и не пакости. В случае
чрезвычайной необходимости я могу с тобой что угодно сотворить. Помни!
- Ну, теперь надо четвертую скорость поставить, - сказал Фрол, вновь
вернувшись на исходную.
- Русаков! Проснись! - скомандовала Зина. - Поразить восемь бутылок.
- Есть! - ответил активизировавшийся Валерка. Ни один из патронов не был
потрачен даром. Груда осколков на полу выросла быстро.
- А слабо на пятой так же? - вошел в азарт Фрол:
- Дай ему "стечкина", он и все десять расшибет, - сказала Таня-Вика, -
это же робот, не видишь, что ли? Терминатор номер три.
Десять пуль - десять бутылок, появлявшихся в прорези диска только на одну
секунду, разлетелись в куски.
- По-видимому, в моих услугах тут больше нет надобности, - сказала Вика.
- Этих мальчиков учить нечему. Могу догадаться, что они начнут в рукопашном
бою творить...
- Ошибаетесь, Вика! - почти нежным голосом произнесла Зинаида. - У вас
здесь будет еще масса работы...
ВЗВОЛНОВАННЫЙ ПАПА
Иванцов просматривал вырезки из областных и районных газет. Среди
материалов пока еще не попадались такие, где кто-нибудь напрямую заявил:
"Долой Москву, да здравствует независимая Береговия!" Все выглядело намного
безобиднее, но эффект давало тот, который требовался.
Подборку для прокурора сделал помощник Главы администрации области по
работе с прессой, часть материалов добавил Центр общественных связей
облуправления ФСБ. Статьи и заметки были отксерокопированы и разложены на
несколько групп по темам.
Первая, самая пухлая пачка вырезок именовалась "История". Тут содержалось
несколько перепевов и сокращенных изложений доклада профессора Бреславского,
которые доносили До простого и малограмотного обывателя "неискаженную
правду" об отношениях Береговской земли с Москвой.
"Губернские вести", как и задумано, публиковали опровержения, но в
основном московских историков. Из чего обыватель делал вполне естественный
вывод о том, что Москва и сейчас не собирается приносить извинения
береговичам за притеснения времен Калиты или Ивана Грозного. Кроме того, эти
самые московские историки, как правило, были не Бог весть кто, в лучшем
случае - кандидатами наук, а в худшем - обыкновенными школьными учителями
или своими братьями-журналюгами. Поскольку им эти статьи особого дохода не
приносили, то писали они их через пень-колоду и порой лепили в них ошибку за
ошибкой и в датах, и в фактах, и в именах, чем вызывали великий восторг и
злорадство въедливых областных краеведов, которые с усердием разоблачали
столичное невежество в отношении Береговии, а заодно еще раз подтверждали,
насколько завралась официальная историография.
Еще одна заметная часть исторической подборки, не забираясь во времена
давние и стародавние, растолковывала народу, как решали всякие вопросы в
Москве не так уж давно, а то и вовсе, можно сказать, вчера. Кто поминал
коллективизацию и приводил список изъятых телков, поросят и курей, хотя
изымала их вовсе не Москва, а какой-то местный самодур, кто рассказывал о
том, как его дядьку ни за что посадили и отправили Беломор-канал строить.
Были и новости посвежее, насчет не правильной электрификации, когда сломали
внутриколхозные электростанции и подключили всех к энергосистеме, отчего
из-за поломок ЛЭП то одна, то другая деревня без света сидит. Конечно, без
неперспективных деревень не обошлось и без разрушения храмов. Два раза
вспомнили про то, что, не спросясь береговских жителей, осваивали космос и
атомные станции сооружали. Один щелкопер даже предложил вчинить иск
федеральной казне за ту часть средств, которые были израсходованы на помощь
коммунистическим и рабочим партиям, а также странам "третьего мира".
Помимо исторических несправедливостей, была пачка потоньше, в которой
содержались "Материалы правового характера". Кавардак, царивший во всех
вопросах, связанных с экономикой, стандартно, но упорно объяснялся тем, что
Госдума, сидящая в Москве, никак не придумает нормальное законодательство, а
налоги все уходят в Москву и ничего в области не оставляется.
Прошлись и по утечке мозгов. Вспомнили тех, кто был уроженцем Береговии,
но прославил вне ее пределов. Таковых набралось немало. И ученые были, и
писатели, и композиторы, и военные. Действительно, получалась прискорбная
картина. Рождались эти таланты либо в своих родовых имениях, либо в
рабоче-крестьянских семьях города и области, но потом, сукины дети, ехали
прославляться в Москву или Питер. В результате большая часть цивилизованного
мира понятия не имела о том, какая территория России является истинной
родиной данного гражданина, а вся слава доставалась опять-таки центру.
Была еще пачка, не имеющая определенной тематики и именовавшаяся
"Разное".
Действительно, как определить, например, то, что уроженец области,
коренной берегович, студент Утребищев был задержан московской милицией за
попытку рэкетировать коммерческую палатку? С одной стороны, факт почти
исторический. С другой - правовая неясность. С третьей - утечка мозгов.
Однако если признать, что Утребищев наехал на палатку не от хорошей жизни, а
от того, что ему стипуху пятый месяц не давали, то это уже вопрос
политический. Наврать с три короба - не проблема, да и подкрутить в нужном
направлении любой материал можно...
Громадное большинство напечатанного было сущей ерундой, но кое-какое
впечатление производило. То есть исподволь, но неуклонно читатель подводился
к мнению, что Москва была всегда и за все в ответе.
Особенно понравились прокурору две вырезки в разделе "Разное".
Первая из них повествовала о том, как некими преступниками в областном
центре был похищен ребенок, а затем увезен в Москву, и там, по некоторым
данным, взятым с ближайшего потолка, его собирались продать за рубеж для
разборки на органы для пересадки. При этом в облцентре следствие шло
энергично и быстро, а Москва не мычала и не телилась. В финале с намеком
утверждалось, что решающая роль в раскрытии преступления принадлежала не
москвичам, присвоившим всю славу, а облуправлению во главе с полковником
Тепловым и Прокуратуре во главе с Иванцовым.
Это был добротно сработанный и красиво поданный очерк за подписью "Иван
Шаманов", который брал читателя за душу, Как крокодил за ногу. На самом деле
автором опуса был молодой и перспективный парнишка, пришедший в отдел
криминальной хроники "Губернских вестей", который возглавлял старый газетный
волк Николай Михайлович Слуев. У него раньше работала некая Вера Авдеева,
которая прошлым летом ушла в отпуск и бесследно исчезла. Вместо без вести
пропавшей Веры взяли, что называется, "с улицы" пацана без образования, но с
нюхом. Звали его действительно Иваном, а вот фамилия подкачала и годилась бы
только для публикаций в отделе сатиры и юмора: Полусиськин. Решили выдать
ему звучный и таинственный псевдоним, отчего юноша сам себя зауважал. Кроме
того, Шаманов оказался на редкость толковым