— У вас прекрасный дом, мисс Роксли, — с обезоруживающей искренностью заметил граф.
Дворецкий, представительный мужчина с надменным лицом, подал гостье бокал мадеры.
Приняв его, она вспомнила, что в последний раз пробовала спиртное на похоронах отца.
Сам граф предпочел сухой херес и, дождавшись, пока дворецкий и два сопровождавших его лакея покинут комнату, сказал:
— Вернувшись от вас сегодня утром, я обошел весь дом, и у меня появилось множество вопросов. Надеюсь, вы ответите на них и удовлетворите мое любопытство. Мне, конечно, известно, что когда-то здесь размещался монастырь цистерцианцев, но только вы можете поведать о событиях, происходивших в этом доме на протяжении веков.
— В библиотеке есть книги, которые могли бы привлечь внимание вашей светлости и…
В какой-то момент, ближе к концу обеда, девушка поймала себя на том, что забыла о своей ненависти к графу.
А еще Селеста подумала, что никого, кроме нее, наверное, уже не занимают те сражения, что велись вокруг Монастыря, никому нет дела до священников, скрывавшихся от мстительных папистов королевы Марии. Для этих священников и создавались тайные убежища, одним из которых была часовенка в стропилах под самой крышей.
Позднее сюда пришли бежавшие от армии Кромвеля роялисты, и убежища стали надежным приютом уже для этих несчастных, так как за свою верность королю они могли поплатиться жизнью.
Граф оказался внимательным слушателем.
Селеста не видела себя со стороны и не знала, что глаза ее сияют, щеки горят, а голос звенит от эмоций.
После обеда из столовой с ее галереей и массивным камином они перешли в библиотеку, и Селеста, поднявшись по передвижной лесенке, сняла с полок несколько фолиантов, которые хотела порекомендовать для чтения новому хозяину имения.
Спускаясь с последним томом, она остановилась на нижней ступеньке, оказавшись вровень с графом.
Оживленно рассказывая о том, что всегда ее интересовало, Селеста совершенно позабыла, что они одни, а ее единственный слушатель — мужчина.
И, лишь заметив на его губах тень улыбки, она опомнилась и неожиданно для себя умолкла на полуслове.
— Вы так милы, Селеста, — произнес он.
— Я… — Она осеклась, осознав вдруг, что впервые за все время граф назвал ее по имени. — Я хочу, чтобы вы прочитали вот эту книгу… — Книга подождет. Я хочу поговорить о вас.
— Обо мне?
Селеста стояла на ступеньке спиной к лестнице, и все пути к отступлению были отрезаны.
— Я много думал о вас.
— Это ни к чему. Вы милостиво разрешили нам остаться в Садовом коттедже, за что мы весьма вам благодарны. Вскоре вы вернетесь в Лондон и забудете о нас.
— А вы забудете меня?
— Надеюсь, что да.
— Вы уже простили меня за тот утренний поцелуй?
Застигнутая врасплох, она изо всех сил старалась не выдать охватившее ее смятение.
— Я… я постараюсь… забыть… — пробормотала она наконец.
— Но я не забуду. Это было восхитительно! Такое хочется оставить в памяти навсегда.
— Вы поступили… Вы не имели права вести себя подобным образом. Вы и сделали это потому только, что… что я была… растрепанная.
— Вы были очаровательно милы, точно так же, как и сейчас. Кто бы подумал, что в сельской глуши таится такая красота…
— Спасибо, но я не думаю, что вы… должны говорить со мной… вот так.
Граф вскинул брови:
— Вас это оскорбляет?
— Не совсем. Но вы… вы меня смущаете. Я не привыкла к комплиментам.
— Так, может быть, пора привыкать. И для начала научиться их выслушивать.
— Зачем?
— Затем, чтобы не растратить жизнь впустую. Чтобы наслаждаться юностью, красотой и, конечно, любовью.
— Вам уже известно, что я думаю о любви.
— Вы же ничего о ней не знаете.
— И очень этому рада! — твердо заявила Селеста.
Граф ответил не сразу, и она замерла в ожидании — сердце в груди колотилось быстро-быстро. Какое-то странное чувство — может быть, страх? — поднялось из груди и подступило к горлу.
Внезапно граф повернулся и, пройдя через библиотеку, остановился у большого стола в центре комнаты, за которым когда-то работал прежний хозяин.
Взгляд его, скользнув по тяжелому, украшенному гербом Роксли бювару и массивной чернильнице с выгравированной на ней геральдической короной, остановился на ноже для разрезания бумаги. На его рукоятке был изображен стоящий на задних лапах лев, под которым располагался развернутый свиток с надписью на латыни: «Верен нашему идеалу».
— Мне нужно многое вам рассказать, — произнес наконец граф, и Селеста услышала в его голосе новую, незнакомую и непонятную нотку.
— О чем? — спросила она, ступая на ковер и глядя на собеседника с некоторой неуверенностью.
— О вас.
— Что-то не так? Что вы пытаетесь сказать?
Ей вдруг стало не по себе. А что, если он передумал? Что, если потребует, чтобы они с Наной освободили коттедж и убрались с его земли? И куда же тогда идти?
— Вы слишком красивы, чтобы и дальше жить так, как живете сейчас. Рано или поздно кто-то найдет вас здесь, и тогда… Одному лишь господу ведомо, что может случиться.
— Не понимаю. Что может случиться?
— Я хотел бы, — словно не услышав ее, продолжал граф, — предложить вам свое покровительство. Я был бы добр к вам… Очень добр и очень мягок и, полагаю, смог бы обеспечить ваше счастье.
— Я… Мне кажется, я не вполне вас понимаю, — смущенно произнесла Селеста, растерянно глядя на него. — И в ту же секунду, словно тьму непонимания прорезала вспышка молнии, смысл его слов дошел до нее. — Хотите сказать… Вы имеете в виду…
Договорить она не смогла. Граф повернулся и шагнул к ней.
— Вы сказали, что не желаете выходить замуж. Что ж, я тоже не намерен жениться. Но я могу дать вам все то, чего вам не хватает, и принести такие радости, о которых вы даже не догадываетесь.
— Как… как вы можете? Как можете вы предлагать мне такое? Вы знаете мою мать и думаете, что я похожа на нее? Что я способна поступить так же? Вы думаете, что я буду жить с мужчиной… быть его любовницей? Вы это пытаетесь мне сказать?
— За грубым словом может стоять нечто чудесное. Поверьте, у меня и в мыслях не было оскорбить вас. Я всего лишь предлагаю удобный и взаимовыгодный выход для нас обоих.
— Я хочу лишь одного — чтобы меня оставили в покое.
— Таково ваше нынешнее желание, но уверяю вас, моя дорогая, это не только непрактично, но и несбыточно.
Селеста гордо вскинула голову.