Благочестивые вдовы - читать онлайн книгу. Автор: Ингрид Нолль cтр.№ 26

– Ее нет во Франкфурте – вот и все, что я знаю! Иначе зачем мне работать вместо нее?

Эрик, не в одном из своих знаменитых костюмов, хотя был будний день, а в спортивных штанах и простой футболке, сидел у стола нога на ногу и нетерпеливо стучал моим карандашом по учебнику Катрин:

– Давай не тяни, мы не можем целую вечность ждать ответа! Где она сейчас? Как только Катрин будет у нас в руках, мы отпустим тебя на все четыре стороны. Только не в полицию! Ведь ты умная девочка и не пойдешь к легавым. – Он красноречиво посмотрел на меня, потом перевел взгляд на своего подручного и чуть кивнул ему.

Толстяк поднес к моему носу золотую зажигалку. Сигарету почему-то не предложил. Щелчок – у самого моего лица взметнулось пламя.

– Не хочешь по-хорошему? Можно по-плохому…

Этот жирный кусок мяса вызывал такое отвращение, что и смотреть на него было тяжко, к тому же от него дурно пахло. Пытаясь не вдыхать, я тупо уперлась взглядом в узор на его подтяжках. Сейчас я узнаю, каково было ведьмам на костре…

Бесстрастный взгляд Эрика носил некий оттенок задумчивости, пока он молча наблюдал за происходящим. И тут случилось то, чего я давно опасалась.

– Вспомнил! Я вспомнил, где тебя видел! Ведь это была ты, на лестнице?! Значит, картины – твоя работа? Нет сомнения, вы с Катрин сговорились! Она не только меня провела, но и тебя, дурочка!

Итак, речь зашла о картинах. Как долго я могу прикидываться, что знать о них не знаю?… По всей видимости, Эрик принимает меня за простушку, которую можно вокруг пальца обвести. Я произвожу такое впечатление, или он настолько не разбирается в людях? А ведь не скажешь, что он глуп… Вовсе нет. Даже напротив, весьма умен. Умен и жесток, ему нравится заставлять других страдать, жадный, но на себя денег не жалеет: хорошо выглядит. Эти человеческие качества я уже имела случай наблюдать на примере Коры, но каким бы ни было сходство характеров, симпатичнее Эрик от этого не делался.

– Стащили ключи у моей уборщицы, – тем временем продолжал он, – как дети, честное слово! Не радуйтесь, вам ни на секунду не удалось сбить меня со следа. – Однако его тон был не слишком убедительным.

Я молчала, как партизан, и подручный-истязатель поднес зажигалку к моей левой лодыжке – и тут же запихнул обрывком тряпки мой крик обратно мне в глотку. Он не сразу вынул кляп, а лишь когда до него дошло, что я согласна выложить все как на духу. Хотя головой я закивала уже с того момента, как иссяк первый стон.

– Катрин хотела взять ваши натюрморты на память, спросите ее сами! Да что вы так переживаете, они же совсем дешевые!

Эрик покачал головой:

– Не тебе судить. И вообще картины даже не мои, они принадлежат одному из клиентов, который требует их обратно. – Тяжелая дума отпечаталась на его лице, брови сошлись на переносице. – У меня есть сильное подозрение, что Катрин никуда не уезжала, а банально свалилась с гриппом, – рассуждал вслух Эрик. – Если ты не дашь нам ее адрес, то мы пойдем на поиски сами, а тебя оставим здесь, но не как сейчас с удобствами, на софе, а связанную в тугой сверток. Представь себе – час за часом… Очень скоро тебе перестанет нравиться твое положение.

Мой палач разул и поднял мои связанные ноги на кофейный столик. Газетку не забыл подстелить, гад! И опять под моими ногами запылал огонь инквизиции. Эрик подбежал к софе и воткнул мне в рот кляп. Надо мной застыло его звериное лицо.

Как они и думали, вечность не понадобилась: я крепилась весьма недолго, потом выложила им наш адрес в Вест-Энде и заверила, что Катрин и картины там.

– Ладно, проверим. – Мучители отступили.

Тут бы я вздохнула с облегчением, если бы не увидела в руках толстяка моток клейкой ленты – такой на почте заклеивают посылки и пакеты, а на его лице – недвусмысленное намерение сделать из меня пакет, как и было обещано.

Уходя, он сильно и зло пнул меня в бок и оставил лежать, как дохлую гусеницу, не способную ни на одно движение. Эрик взял мои ключи, оба вышли.

«Убьют. Точно убьют. – Всего одна мысль вертелась в голове. – Они вернутся несолоно хлебавши, опять станут пытать. И я скажу, где Катрин и где картины. Тогда за мою жизнь ломаного гроша не дашь».

Спасибо, что не залепили глаза и нос. Но рот заклеили. И путы наложены так, что нет никакой возможности доползти до ближайшего угла, чтобы перетереть ленту о косяк. Профессионалы чертовы! Упаковку – со мной внутри! – вдобавок крепко привязали к батарее. Все, что я могла видеть, лежа в мучительно неудобной позе, и что было интереснее потолка, – часы высоко на стене. Стрелки казались неподвижными, как и я. Сколько эти твари могут отсутствовать?

Тут о себе напомнил один из естественных человеческих рефлексов, и я злорадно намочила ковер, на котором лежала. Отличный, кстати, ковер: китайский, с синим мягким ворсом, дорогой, точно. Подо мной образовалась быстро остывающая лужица. Пусть даже этот конфуз только сильнее разозлит Эрика, но я и не пыталась сдержаться.

Черт, как больно! Ноги горели от ожогов. Не нужно было видеть их, да я бы и не смогла при всем желании, чтобы понять, что раны серьезные.

Часа через два я стала ожидать их возвращения в любую минуту. Они там вверх дном все перевернули, наверняка добрались и до бушменских платков… А гвоздики нужно было из стены вытащить! Все пропало, Эрик смекнет, он – парень неглупый, что мы прятали картины в квартире.

Почему они не возвращаются? Уже четыре часа, как ушли. Может, они устроили там засаду на Катрин? Стрелок на часах не различить… Темнеет быстро. Телефон подал признаки жизни, и после третьего звонка включился автоответчик. Слышала я уже все это…

Пытаясь ослабить ленту, я стала двигать челюстью, пока не добилась своего – судорога свела и скулы, и горло, а от судорог начались рвотные позывы. Черт, не хватало только захлебнуться собственной рвотой. Лучше уж пулю в лоб! В самом деле, как они расправятся со мной? Куда денут труп? Мой труп!

Наконец наступил момент, когда я сдалась. Наплевать, пусть убивают. Как больно, как холодно… Не могу больше… И я безвольно закрыла глаза.

Тут мне пригрезилось, что лежу я не в сгущающихся сумерках чужой квартиры, а на ослепительно белой снежной равнине. Ноги отморожены, я отстала от своих. А они уходят все дальше к горизонту, к Северному полюсу. Вот я больше не вижу их, лишь метель кругом. Мне уже не подняться. Осталось только свернуться клубочком и, проваливаясь все глубже в снег, мягко, как на нартах, покрытых заиндевелой оленьей шкурой, скользнуть, даже не заметив этого, за границу сна, в мир, где больше нет ни тепла, ни холода, ни боли, ни слез, ни страданий…

Но боль мне не снилась, а, наоборот, не давала уснуть – резко вырвала меня из забытья: руки затекли. Еще и палец почему-то дергает… А, это же хорек вцепился! Я и забыла совсем.

Устроиться так, чтобы не давить телом на руки, было почти невозможно, но я постаралась перекатиться на бок. Чтобы отвлечься, я вспоминала о самых хороших моментах своей недолгой бестолковой жизни. Подумала о лете во Флоренции, когда я еще работала. Только теперь понимаю, что была тогда по-настоящему счастлива. Люблю этот чудесный город. Я всегда рассказывала о нем как о своем собственном, а немецкие туристы смотрели на меня с уважением, чуть ли не с преклонением. И вот я уже сижу на обычном месте экскурсовода, в руке микрофон. За спиной слышу свой собственный голос, искаженный динамиками. Автобус едет давно знакомым мне маршрутом – при этом воспоминании я почувствовала печаль и нежность, как если бы думала о далеком родном доме. Чего бы я ни отдала сейчас, чтобы вернуться в то лето!