– Не знаю. Штука? – Пары клея всегда делали Пухла щедрым.
Бод Геззер произнес:
– Никак шутишь?
Тысяча долларов – сущая ерунда по сравнению с 28 миллионами, но все равно многовато для недоумка. К тому же Бод все еще подозревал Фингала в потенциальной утечке информации. А вдруг мальчишка тайно работает на «Черный прилив»? А вдруг эти дикие шалости со стрельбой были специально и на самом деле он использовал оружие, чтобы подать знак неграм? У Бода не было доказательств, но сомнения изводили его, как чесотка.
Он сказал:
– А если так: тысяча баксов за вычетом стоимости новой задней боковины для моего пикапа? С учетом тех дыр, что он прострелил.
– По-мойму, справедливо. Скажем ему, что получит свои деньги, как только мы получим свои, – заявил Пухл. – Если будет держать язык за зубами.
Решено было первым делом с утра сообщить Фингалу об увольнении. Пухл отвезет его на моторке до Приморского шоссе, где тот сможет поймать тачку до Хомстеда и вернуться к своей машине.
– А я тем временем нам еще пива надыбаю, – заключил Пухл.
– И сигарет. И льда.
– И соуса «A1» для моей яичницы.
Бод Геззер сказал:
– Я лучше список составлю.
– Валяй, составь.
Пухл извлек продуктовый пакет с тюбиком корабельного клея. Выдавил влажную загогулину и предложил Боду приложиться – тот отказался. Пухл зарылся лицом в пакет и начал неистово вдыхать испарения.
– Полегче там, – сказал Бод.
Пухл закашлялся. На глазе у него была резиновая нашлепка, а из руки торчала гниющая крабовая клешня, но он все равно чувствовал себя охуительно! Его нисколечко не волновал «Черный прилив» или Трех-бля-стороннее соглашение, нет, сэээр. Никто не найдет их здесь, на этом далеком острове, даже хитрющие негры. И удолбаться сегодня вечером было в самый раз – ведь они с Бодом белые, свободные, хорошо вооруженные и что лучше всего – они м-мил-лионеры, черт возьми!
– Прикинь, а! – хрипло ликовал Пухл.
Бод не стал напоминать, что лотерейная выручка должна пойти исключительно на формирование отряда. Для этой беседы найдется время получше.
– Малышка Эмбер, – ворковал Пухл. – Ты б видел ее лицо, когда я ей про деньги сказал. Сразу ни с того ни с сего захотела завтра прогуляться по лесу, чтоб только я и она.
– Бля! – опешил Бод. Он должен был это предусмотреть! – Так что? Ты ей сказал?
– Только что я четырнадцать миллионов баксов стою. И надо сказать, это ее мнение обо мне поменяло.
То же самое сделала бы ванна, подумал Бод.
– Как она на меня посмотрела, – мечтательно продолжал Пухл, – будто мяч для гольфа из садового шланга могла бы высосать.
– Ты с ней поосторожнее болтай, ясно?
Пухл, икнув, сунул бумажный пакет ему в лицо.
– Выкинь это дерьмо! – взорвался Бод. – И слушай сюда: девка хороша, но всему свое время и место. Сейчас мы сражаемся за сердце и душу Америки!
Пухл зашипел, будто спустившая покрышка.
– Хилтон-Хед
[40]
, – эйфорически проскрежетал он.
– Что?
– Хочу купить нам с Эмбер кооперативный домик в Хилтон-Хед. Это ж тоже остров, а наш по сравнению с ним – полный отстой.
– Ты серьезно?
Но потом, когда Пухл отключился, Бод Геззер поймал себя на том, что его греет фантазия напарника. Прогуливаться по солнечному каролинскому пляжу с полуобнаженной девочкой «Ухарей» под руку – намного привлекательнее, чем делить холодный бетонный дот с толпой волосатых белых мужиков в Айдахо.
Бод поневоле размышлял, как относилась бы к нему Эмбер, узнай она, что он тоже вот-вот станет большой шишкой.
Когда Джолейн проснулась, Том Кроум созерцал дробовик у себя на коленях. Лишь тогда она поняла, что крики ей не приснились.
– Что ты там видишь? – тихо спросила она. – Милый, не забывай о предохранителе.
– Он на предохранителе. – Кроум покосился на ствол, чего-то выжидая. – Слышала выстрелы?
– Сколько?
– Пять или шесть. Как из автомата.
Джолейн подумала – а вдруг гопники застрелили официантку? Или может, они уложили друг друга, сражаясь за официантку.
Если, конечно, не официантка порешила их всех. Только не это, пока я не верну свой билет, подумала Джолейн.
– Слушай! – сказал Том.
Плечи его напряглись, палец лег на курок
Джолейн тоже услышала – по лесу кто-то бежал.
– Стоп, оно маленькое. – Она коснулась локтя Тома. – Не стреляй.
Хруст приблизился, метнулся в сторону. Кроум пошел на шум с «ремингтоном» наперевес. Движение прекратилось за старым платаном.
Джолейн схватила фонарик и выбралась из-под импровизированного одеяла.
– Не застрели меня ненароком. Я с ночью почти одного цвета.
Разве ее остановишь? Том опустил ружье и смотрел, как она осторожно подкралась к дереву. Ее встретили загадочные пронзительные крики, перешедшие в низкий рык. Том покрылся гусиной кожей.
Он услышал, как Джолейн говорит:
– А теперь успокойся, будь умницей. – Словно разговаривала с ребенком.
Она вернулась, держа на руках небольшого енота. На груди трикотажной рубашки расплывалось пятно крови – переднюю лапу зверька задело пулей.
– Уроды! – в сердцах бросила Джолейн. Включив фонарик, показала Тому, что случилось. Когда она прикоснулась к еноту, тот зарычал и оскалил зубы. Кроум подумал, что зверь достаточно вооружен, чтобы перегрызть ему горло.
– Джолейн…
– Принеси аптечку, пожалуйста.
Она купила дешевый набор первой помощи в гастрономе перед прокатом моторки.
– Смотри, укусит, – заметил Том. – Нас обоих укусит.
– Она просто напугана, только и всего. Она утихомирится.
– Она?
– Будь добр, найди бинты.
Они обрабатывали лапу енота почти до рассвета. Их обоих укусили.
Джолейн просияла, когда зверек, злобно ворча, кинулся прочь. Том, перевязывая прокушенный палец, буркнул:
– А если у нее бешенство?
– Тогда найдем кого-нибудь и загрызем, – ответила Джолейн. – Есть у меня на примете подходящие ребята.
Они попытались снова развести огонь, но дождь зарядил еще сильнее, чем прежде, хоть и не такой холодный. Торопливо спрятавшись под лодочным навесом, они постарались укрыть от влаги еду и патроны. Вскоре ливень прекратился, влажная сине-серая темнота неба начала светлеть. Джолейн легла и выполнила две сотни своих упражнений, а Том держал ее лодыжки. Восточный край неба порозовел и зазолотился в преддверье солнца. Они перекусили кукурузными чипсами и батончиками гранолы – все было соленое. С рассветом они переправили «Китобоя» из-под мангров на открытую отмель – облегчили себе путь к отступлению. В лагере собрали все необходимое и двинулись на другой конец острова.