— Конюшня отчего не чищена, Михаил Карлович? — по-хозяйски потягиваясь, спросил Розенберга Миронович. — Поди, голубчик, распорядись! Что тут у нас, Леопольд Евграфович? Разбирательство какое идет? В чем провинился, голубь сизокрылый?
И, не внимательно слушая тяжеловесные объяснения Станевича, взял исписанный лист, выдернув его из-под локтя присевшего было писаря.
— Ерунда какая… Стар ты стал, Макарыч, одни каракули пишешь! Это что у тебя за буква?!
Он сунул лист на стол, да так неловко, что чернильница опрокинулась и залила все, что нацарапал писарь за последние полчаса.
— Экий ты обалдуй, однако! — беззлобно ругнулся подполковник. — Да выкинь, выкинь этот лист… Новый заведи! Пиши на нем коротко: обвинения в свой адрес нахожу беспочвенными и полностью отрицаю!.. Отрицаю… Написал? Теперь дай Кричевскому, пускай подпишет! Покажи!
Он помахал листом в воздухе, чтобы высохли чернила на подписи.
— Кинь на стол Розенбергу, пусть приобщит, куда хочет, да позови ко мне в кабинет этого старого доносчика, Матвеича! Я ему вправлю мозги! Или вы лучше этим займитесь, Леопольд Евграфович!.. Тоже мне, додумались, позорить часть, сор из избы выносить! Мало ли чего у нас тут бывает… сами разберемся!
Оставшись один на один с Костей, подполковник внимательно, с любопытством заглянул в глаза молодому человеку, осмотрел с одной и с другой стороны.
— М-да… Фрукт! За милой в Сибирь торопишься? Сдавай дела и должность! Назначение тебе пришло, в коляске у меня лежит! Господин Морокин, Андрей Львович… Знаешь такого? Берет он тебя к себе, в прокуратуру, с предоставлением проживания в городе на казенный кошт… Везунчик ты, Кричевский! Чего не радуешься? Не кори себя! С нашим братом из-за баб чего только не бывает! Грешен — сам их люблю!