Господин Малоссен - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Пеннак cтр.№ 76

– Выходи оттуда, Барнабе!

Одна в парижской квартире покойного Иова, Жюли разговаривала с зеркальным шкафом.

– Выходи, или я сама тебя достану.

Шкаф ей отвечал:

– Помолчи, Жюли, и делай, как я: смотри спектакль.

Зеркало шкафа не отражало Жюли. Зеркало шкафа предлагало ей обратное изображение экрана телевизора. А в телевизоре – эта группа японцев на площади Пале-Рояль, сидящих в пустоте: то положат ногу на ногу, то снимут, то встанут и засеменят куда-то, перебирая ногами над полом, то взбираются по невидимым лестницам, то спускаются, и все это – не касаясь земли, к пущему веселью окружающей толпы.

Жюли была не в настроении.

– Последний раз предупреждаю, выходи из шкафа, Барнабе, или я все тут разнесу.

– Послушай, что говорит комментатор, Жюльетта, и не дури. В конце концов, речь о моем искусстве.

Японцы, парящие над площадью Пале-Рояль, опять предстали перед взглядом Жюли. Несмотря на все их усилия, они решительно не могли добраться до земли. Они изображали уныние, будто бы жалея о том, что земное притяжение не действует на них, и только на них одних, не давая им обрести твердую почву под ногами. А вокруг них вся площадь Пале-Рояль, заполненная толпой зрителей, тоже японцев, смеялась.

Голос диктора комментировал:

– Если колонны Бюрена [28] стали предметом споров во время правления Президента-Архитектора [29] , то нет сомнения, что и шутливый взгляд Барнабу сегодня разжигает жаркие споры завтрашнего дня. Можно ли считать искусством полосатые пижамы Бюрена? Можно ли считать искусством исчезновение Бюрена под взглядом Барнабу? Что такое фокусы Барнабу – аттракцион для туристов или эстетический приговор невидимого мстителя? Что такое сам Барнабу – проходящий коклюш или пароксизм критического взгляда? Кто осмелится теперь создавать что-либо под этим стирающим взглядом?

– Кто, я вас спрашиваю? – отозвался эхом иронический голос Барнабе из шкафа.

«Вот черт, – подумала Жюли. – Этот тип истребляет свою семью, сжигает мои воспоминания детства, отправляет нас с Бенжаменом за решетку, толкает меня на покушение на полицейского, на бегство, загоняет в подполье, и вот я торчу здесь, как последняя дура, смотрю, как он стирает колонны Бюрена, и слушаю, как он иронизирует над нападками на его искусство!»

Она срывает телевизор с подставки и запускает им в зеркальный шкаф. Взрыв внутри и снаружи, безумный грохот, светящиеся осколки, рассыпающиеся в фонтанах искр. Дымок. И наконец, тишина.

И удивление Жюли.

В шкафу – никого.

Но голос остался.

– Что ты наделала, Жюли? Расправилась со шкафом? Ты что, правда думала, что я жду тебя, сидя в зеркальном шкафу?

Она стояла, разинув рот и опустив руки.

– Я тебя убью, – проговорила она.

– Мало тебе погрома в Лоссансе? Теперь принялась за парижские интерьеры старого Иова?

– Я тебя убью.

– Потому-то я и не сижу в этом шкафу.

– Где ты?

– А где ты хочешь, чтобы я был? На площади Пале-Рояль, где же еще! Это ведь прямая трансляция! Стирание колон Бюрена требует моего присутствия и ловкости рук. Хороший контракт наклевывается с японцами. Как тебе эти танцоры, впечатляет, да?

– Я как раз оттуда, с Пале-Рояль!

– И ты меня там не нашла, я знаю. Жюльетта, тебе понадобится радиопередатчик для улицы, если ты хочешь и дальше со мной говорить. Но увидеть меня не получится. Забудь об этом раз и навсегда. Никто не может меня увидеть. И для тебя, журналистка, я не сделаю исключения!

И потом этот крик:

– У меня получилось, Жюльетта! У меня получилось!

О, этот голос! Она все больше узнавала в нем Барнабе. Чем дольше она его не видела, тем больше она его узнавала. А этот голос… едва изменившееся эхо очень далекого, звонкого мальчишеского голоса: «У меня получится, Жюльетта! У меня получится!»

* * *

Целые века прошли с тех пор, с того дня их юности, когда Барнабе позвал ее в свою комнату.

– У меня в комнате. Ровно в три, Жюльетта. Опоздаешь на минуту – все пропало.

Как раз в этот час Лизль, Иов и Маттиас запирались в своем бункере, который они гордо называли «лабораторией». Барнабе всегда что-нибудь предлагал Жюли, когда эти трое удалялись. И Жюли всегда принимала его предложения.

– Ровно в три? В твоей комнате? Хорошо.

Жюли и Барнабе сверили свои часы.

– Вот увидишь, что я тебе покажу, Жюльетта.

Открыв дверь комнаты, Жюли вскрикнула.

За дверью была пустота. Или небытие. Дверь открыта, и за ней – ничего. Ни кровати, ни комода, ни стен, ни потолка, ни балок, ни пола, ни углов, вообще никакого объема, ни даже плоскости. Ничего. Белая муть. Она замахала руками, прислонилась спиной к закрывшейся за ней двери, которая в свою очередь тоже исчезла. Потеря равновесия, сердце – в пятки, совсем как в кромешной тьме гротов. Она сползла по стене, села на корточки. Все стало каким-то тяжелым и вялым у нее внутри, как будто, открыв эту дверь, она опустошила себя, но это была насыщенная, ватная пустота, удушливое небытие. Ей стало тяжело дышать, сердце выпрыгивало из груди.

Оправившись от удивления, она наконец разглядела его. Где-то в этом бесплотном пространстве, в том месте, где, по ее предположениям, должен был быть левый верхний угол его комнаты. Она увидела лицо Барнабе. Одно лицо. Как будто вырезанное бритвой и наклеенное на белый лист. Лицо с закрытыми веками. Без тела. Она охотно отвела бы глаза, но взгляд искал точку опоры в окружающей белизне, возвращаясь к этой висящей маске. Первое, о чем она подумала, это о хрупкости Барнабе. Какое оно маленькое, это одинокое лицо! И какое круглое! Нереальное! Но тленное, однако!

Потом, как по волшебству, перед лицом появилась открытая книга. Но пальцев, которые бы ее держали, не было. Книга, которая очень их увлекала в то время: «Бар-Набут» Валери Ларбо. И тут Жюли услышала, как голос Барнабе – тонкий голосок, без тела – читает стихи, которые оба они знали наизусть. Лицо читало с закрытыми глазами. Но Жюли отчетливо видела, как за этими белыми веками глаза Барнабе бегают по стихотворным строкам из «Бар-Набута»: