Если судить по тому, как тяжело опустились его веки и как вспыхнул свет реостатной лампы, знакомство было не из приятных.
– Это мой зять.
Неужели. Значит, вот как это делается в администрации? Наследников воспитываем? Преемственность? Маленький капрал раздает королевства родственничкам?
– Нет, только не думайте, что я хоть сколько-нибудь к этому причастен. Превратность судьбы. Или, полагаю… может быть, здесь скрытое стремление занять кресло тестя… Кто знает… С тех пор как господин Фрейд разложил все по полочкам… Ну и конечно, желание забраться как можно выше. Префектура полиции… министерский портфель… Вожделенные абстракции высокого положения! Он выпускник Политеха.
Свет разгорается еще ярче под нажимом его ступни.
– Но чтобы реализовать подобные амбиции, нужны сенсационные результаты, достойные внимания прессы.
Понимающий взгляд.
– А вы и все ваши, господин Малоссен, составляете богатейший фонд подобных «результатов», которые будут неплохо смотреться на телеэкранах!
А! Я понял. Он выходит на пенсию, он оставляет меня, он переживает за мою семейку, потому что слишком хорошо знает свою. Еще немного, и он прихватит нас с собой, заодно со своей супругой, в село, которое носит мое имя. Дело в том, что между нами, им и мною, установились такие тесные отношения в эти последние несколько лет. Все эти переделки, из которых он меня вытащил… эти разговоры при свете реостатной лампы… Должен сказать, что и я в конце концов тоже к нему привязался. Я тоже привязался к вам, господин комиссар… И если тебе нечего сказать исповеднику, это еще не значит, что без него можно обойтись. Я привык к его вопросам, к обстановке его кабинета, к его жилету с пчелами, к его облику, к его гладко зачесанным волосам, к бледности высокого лба. И я знаю уже, что его уход оставит большую дыру в моем поле зрения.
Медленное угасание лампы, до мягкого полумрака.
– Кофе?
Что ж, немного кофе не помешает. Еще чашечку, напоследок. Я привык также и к Элизабет с ее кофе. С весело кружащей по звонкому фарфору кофейной ложечкой. В тишине этой комнаты. С зашторенными окнами, за которыми этот человек скрывает свою доброту. Вот как. Да, скажем прямо, мне понравилось ходить к комиссару полиции. Позор на мою голову и радость моему сердцу: я любил полицейского! Еще одно доказательство тому, что противоестественной любви не существует. И его печаль меня огорчает.
– Мой зять… – произнес он таким тоном, будто до сих пор сомневался в правильности выбора своей дочери.
Он отставляет чашку. Он зажигает свет. Он смотрит прямо на меня.
– Его зовут Лежандр
[18]
, господин Малоссен! Сами понимаете, каковы ваши шансы, попадись вы ему в руки.
Непонятно почему, но от этой тавтологии у меня и правда кровь стынет в жилах. И я, в панике, зачем-то начинаю защищаться:
– Но чем же эти истории с каким-то Ла-Эрсом или Сенклером помогут карьере вашего зятя! Я ведь их даже не убил! Такие пустяки…
Он прерывает меня голосом и жестом:
– Можете не сомневаться, мой мальчик, вам всё припомнят, абсолютно всё !
Пауза. Потом он продолжает, с сожалением в голосе:
– К тому же вы правы. Речь не о том.
И, выждав еще немного, говорит:
– Теперь слушайте внимательно.
Я слушаю.
– Я предвижу чудовищное дело, которое поднимет много шума, и вы станете его эпицентром. Вы окажетесь замешанным в это совершенно случайно, как обычно. Но теперь меня не будет рядом, чтобы доказать вашу невиновность. Не протестуйте, я вас знаю, это в каком-то смысле неизбежно.
Он сам себя прерывает, переходя на другое:
– Я предпочел бы, чтобы вы пришли сегодня с мадемуазель Коррансон.
– Я тоже.
Я тоже предпочел бы прийти сюда с Жюли…
Но кому интересны наши предпочтения?
Он глубоко вздыхает. Пора.
– Бенжамен…
Да. «Бенжамен». Он назвал меня по имени! И вдруг начинает умолять меня, будто мы с ним у порога Вечности.
– Я сейчас сообщу вам новость, которая вас потрясет. И тем не менее вы должны обещать, что не потеряете голову. Пусть этим полиция занимается. Иначе…
Он опять замолкает. Вспышка света. В кабинете светло как днем. Перегнувшись через стол, он всем своим торсом повисает надо мной.
– Обещайте же, господи!
Я мямлю что-то нечленораздельное, что, должно быть, похоже на обещание, так как он все же вновь медленно садится в ослепительном свете лампы.
* * *
О н. Я знаю, что Жюли отправилась в клинику.
Я. …
О н. И я знаю зачем.
Я. …
Он. Я знаю и еще кое-что.
Я. …
Он. …
Я. …
Он. Вы получили это письмо?
* * *
Он сует мне под нос листок, и в глаза мне бросаются дрожащие пружинки бегущих строк.
Я счел, что лучше было хранить при себе мои опасения… они, к сожалению, подтвердились…
Да, мы получили это письмо.
…ваш случай столь редкий…
Письмо Маттиаса к Жюли.
…прервать беременность в течение следующей недели.
Слово в слово.
Я понимаю бесполезность всех слов утешения, но…
– Откуда у вас копия этого письма?
– Это не копия, господин Малоссен.
Он ищет нужные слова.
– Маттиас Френкель разослал одиннадцать таких писем, совершенно одинаковых, одиннадцати своим последним пациенткам! Все отправлены из Вены. В один день.
Может быть, я не должен был так долго томить вас пустой надеждой…
– Бенжамен, речь идет не об аборте, не о хирургическом вмешательстве. Френкель решил извести детей всех своих последних пациенток. Методично. Подложные результаты анализов. Поддельные эхографии. При этом вполне здоровые зародыши. Сегодня утром мне доставили подтверждение.
– …
– А эти женщины так ему доверяли… Ни одна из них и секунды не сомневалась… Хирурги прооперировали с чистой совестью. Аборты сделали уже семерым.
– В том числе и Жюли?
– К несчастью, да. Я позвонил в клинику, когда Карегга сказал мне, что вы пришли один. Профессор Бертольд уже сделал операцию.
* * *
Остальное он прокричал уже в коридоре. Я не все расслышал. Он приказывал мне вернуться, не вмешиваться. «Вы обещали!» «Вы обещали!» Будущее – это невыполненные обещания, господин комиссар, последний депутат и лучший друг вам это подтвердят!