Марти ответил не задумываясь:
– Он не страдал аллергией, пока занимался своей практикой. И пока обучал нас – тоже. Мы были его здоровьем, мы – те, кто в нем нуждался. Роженицы были радостью его жизни, а в младенцах он души не чаял, совсем как ты – в своих жмуриках.
Вторая бутылка вызвала к жизни их доброго учителя. Они вспоминали, как Френкель появился на арене их юности… как он улыбался, расшагивая по аудитории… как вздымалась его непослушная шевелюра, когда он приветственно снимал шляпу… а вежливая неуверенность голоса, а этот непобедимый энтузиазм робости… а взгляд, который определил весь их жизненный путь…
– Полагаешь, его приступы видела только семья?
– А, может, и вообще, только объектив кинокамеры. Что лишь добавляет символической значимости этому фильму.
– Да, он не мог не понравиться нашим кюре. Я так и слышу, как они вещают: «Тело принимает на себя все муки этого мира, братья мои…» Смерть сына, они это обожают… только не до рождения.
– Чертов фильм, – пробурчал Марти. – Все кладбище только о нем и говорит!
– Ну что, шарахнем третью? – предложил Постель.
– Давай лучше виски. Ты по-прежнему носишь с собой свое ирландское?
Они решили набраться по полной программе. Пусть они сползут под стол, но им нужно было отделаться от этого фильма. Нужно было соскочить с этих носилок, выключить этот телевизор. Постель-Вагнер первым нашел выключатель.
– Кстати о святошах и о патологиях… Монахиня, проснувшаяся беременной, ты веришь в это чудо?
– Смотря что они добавляют в свои просфоры, – ответил Марти, – но в этой области их папа не слишком изобретателен.
– Настоящая святая, Марти, доктор по шлюхам, которая знает все о конце и о том, как с ним обращаться, но умудрилась остаться девственницей, как другие сумели выжить под Сталинградом… На девятом месяце… Ты можешь это объяснить?
Поставив пустой стакан, Марти спросил:
– Где ты ее откопал, свою монашку?
И судебный медик Постель-Вагнер пустился живописать историю своего друга Жервезы своему другу Марти. Когда он дошел до главы предсказаний Терезы Малоссен, Марти прервал его на полуслове:
– Можешь дальше не ходить. Это здесь.
– Где «здесь»?
– В предсказании Терезы. Если это Тереза предсказала пупсика твоей подружке Жервезе, то ты, пожалуй, единственный, кого удивляют последствия. Она забеременела от предсказания Терезы, чего проще – самое естественное объяснение.
– Мимо. Она уже была беременна, когда Тереза предсказывала ей судьбу по руке.
Марти зачерпнул свой диагноз с последней каплей виски.
– Значит, ее кто-то трахнул.
– Исключено.
Они помолчали.
– Коньяк?
– Лучше, яблочной. Мы не уйдем отсюда, пока не выясним, как эта птичка залетела. А может, это ты, Постель? Нет? Клянешься?
– Пробкой следующей бутылки!
– Тогда, расскажи мне все. Начиная со дня ее рождения и до сегодняшнего дня, я хочу знать о ней все, смотри, ничего не упусти.
Постель рассказал все, что он знал о Жервезе, дочери старого Тяня, однокурснице его жены Жеральдины, святой заступнице кающихся Магдалин, крестительнице котов и гении татуировки…
– Евгении? – переспросил Марти.
– Не Евгении, а гении, гениальная татуировщица из легавых Кудрие, давным-давно напавшая на след Сенклера вместе с инспекторами Титюсом и Силистри, но ее сбила машина, и она попала в больницу Святого Людовика.
– Святого Людовика? К кому?
– К Бертольду.
– Когда?
Постель-Вагнер, обладавший отличной памятью на числа, даты рождения и точное время смерти, объявил день аварии и час госпитализации с точностью до минуты… Марти вскочил как ошпаренный.
– Господи!
Постель подхватил на лету бутылку с яблочной водкой.
– Господи ты боже мой! – орал Марти. – Вот хрен! Просто не верится! Идиот! Замечательнейший кретин! Я не желаю этому верить! Но он и правда не пропускает ни одной юбки! Полный бардак! Только этого еще не хватало! Извольте!
Он вцепился Постелю в воротник:
– Так, что ты сейчас должен делать, вот прямо сейчас? Не трудись – ничего. Твои трупы подождут. У меня есть решение твоей загадки! Диагноз века! Идем, ты не пожалеешь! Сейчас узнаешь, как монашкам делают детей! Идем, я тебе говорю, подброшу на байке. Проверим мой дья… мой диагноз!
– На какой байке?
63
И был вечер, и было утро, и создал Великий Органист высокие органы. И увидел Он, что это хорошо, и наполнил музыкой своды своих соборов. Мондин тоже пришлась по душе эта музыка будущего, что лилась с высоты витражей на свадебную фату. Мондин плыла по реке звуков, уносимая к алтарю мощным потоком органных аккордов. Такие реки могут впадать только в океаны счастья. Мондин и Бертольд направлялись в открытое море блаженства. Мондин упаковала своего профессора с ног до головы: надраили, напудрили, приодели, это надо было видеть! Мышино-серый, весь в полосочку. И башмаки со скрипом, в придачу. Кожа его штиблет пела, что твои корабельные снасти под порывами соленого ветра. Бертольд великолепный! Роскошный корабль. Достоинство на пути к блаженству.
– Ты будешь умницей, да?
Мондин приняла все меры предосторожности для своей церемонии.
– Скажи, ты не выкинешь какой-нибудь глупости? Ты ведь не станешь устраивать перебранку в доме Господа? Собор – это тебе не приемка в больнице.
Это она захотела свадьбу под куполом божественного шатра.
– На латыни, в сутане и перед алтарем, вот какую я хочу свадьбу!
Он стал было упираться:
– Но Бог – это же полнейшая ерунда, мой маленький Понтормо, ты ведь веришь в Него не больше, чем я.
Она стояла на своем:
– Не в этом дело, профессор. Это Он должен поверить в нас!
С Мондин не препираются, ее берут в жены со всеми ее препирательствами.
– Будет светское общество, нужно, чтобы ты не осрамился. Я не хочу сойти за какую-нибудь там, теперь, когда ты сделал меня профессоршей!
Светское общество смотрело, как выплывает корабль новобрачных. Их было двое. Они были великолепны. Они плыли навстречу счастью. Народ подпирал с обеих сторон центрального прохода, как на причале перед дальним плаваньем. Здесь были, разумеется, Жервеза и компания Малоссенов, Титюс и Силистри в обрамлении жен, войско тамплиеров, силы закона; были здесь и силы улицы, но по другую сторону прохода: Рыбак с тремя своими лейтенантами – Фабио, Эмилио и Тристаном; были и женщины, много красивых женщин, с той же панели, пришедших со своими татуировками и признательностью – поздравить Мондин, которая спасла их от скальпеля, все как одна – шедевры: тут тебе и Тициан под ребрами, и Андреа дель Сарто на нежном изгибе живота, и Конрад Виц на куполах грудей, все по такому случаю слегка прикрыты одеждой – уже весна, но все-таки свадьба! Были здесь, конечно, и с факультета, самые что ни на есть выдающиеся адепты Гиппократа, были и больные, спасенные волшебным скальпелем великого Бертольда, – словом, народу собралось столько, что не хватило бы и двух церквей, чтобы вместить их всех, ну и пресса, конечно же, и вспышки фотоаппаратов, этих орудий бессмертия.