– Ну так не упускайте своего шанса. Встретили меня, и на том спасибо.
И пока инспектор Карегга не успел повторить свое приглашение, комиссар поинтересовался:
– Где вы сейчас трудитесь?
– В юридическом отделе, комиссар.
– Бумажные дела…
Дивизионного комиссара Кудрие самого два-три раза заносило туда на поворотах собственной карьеры, и каждый раз при одинаковых обстоятельствах: смена начальника.
– Можете не волноваться: это не надолго, инспектор.
* * *
– Отец, извините, что заставил ждать, я правда очень занят… Эти выборы, меры безопасности против терроризма, вся эта политическая дребедень, которая наслаивается на текущие дела, да вы и сами лучше моего это знаете, присаживайтесь, прошу вас.
Дивизионный комиссар Лежандр указал тестю на какой-то прозрачный ушат, посаженный на хромированную трубку.
«Он сажает меня на биде?»
Дивизионный комиссар Кудрие присел с большой осторожностью. Неприятное ощущение. Как будто проваливаешься куда-то. Он покрепче ухватился за свой видавший виды кожаный портфель.
– Как Мартина и дети?
– Хорошо, отец, понемногу все налаживается. У близнецов явный прогресс в немецком. В конце концов, мы пришли к решению взять репетитора. Это, конечно, подразумевает некоторые дополнительные расходы, но ничего не оставалось. Ситуация грозила принять катастрофический оборот.
– А что Малоссен?
Дивизионный комиссар Кудрие задал вопрос так, будто речь шла о третьем внуке.
На том конце стеклянного стола воцарилось молчание.
– Сколько пунктов обвинения у него на шее на этот раз? – не унимался Кудрие.
Напор оказался все же не слишком силен, чтобы сломать лед.
– В последний раз, когда мне пришлось им заниматься, – продолжал Кудрие, – его подозревали в том, что он убрал жениха своей сестры Клары и подослал в Шампронскую тюрьму убийцу перерезать горло некоему Кремеру. Для него это совсем немного. Вот в предыдущие разы…
– Отец!
– Да?
Дивизионный комиссар Лежандр вложил большую надежду в последовавшую за этим фразу.
– Я не намерен говорить с вами о Малоссене.
– Почему?
Надежда не оправдалась.
– Послушайте, отец…
– Да, Ксавье?
– У меня правда совсем нет времени, совсем.
Насколько помнил дивизионный комиссар Кудрие, у Ксавье никогда не было времени для него. И для Мартины тоже. Как, впрочем, и для детей. Как будто время поглотило его сразу, как только он вышел из материнской утробы. Стоило войти в помещение, где он находился один, он вскакивал, как будто его застали в сортире на горшке. Нет времени… Неутолимая мечта о карьере сожрала все его время. Нет времени, но зато хороший аппетит.
– А мне пришлось так далеко ехать, чтобы доставить вам некоторые сведения…
– Дело Малоссена закрыто. Мой отдел более не нуждается ни в каких сведениях.
– Полиция не нуждается больше в информации? Да это же настоящая революция! Поздравляю, Ксавье!
Дивизионный комиссар Лежандр и хотел бы удержать капли пота, выступившие у него на лбу, да не мог. Он всегда покрывался испариной под взглядом этого тестя с округлым животиком и прилизанной челкой. «Он толстяк, а потею я!» Да, под гладкой лысиной Ксавье роились подобные мысли. «Тем хуже, – сдался он наконец, – тем хуже, если ему так этого хочется, что ж, вперед».
* * *
Л е ж а н д р. Послушайте, отец, случай Малоссена не ограничивается делом в Веркоре. Следователь Кеплен решил раскопать прошлые дела и начать новые следствия.
К у д р и е. Понятно.
Л е ж а н д р. Я весьма удручен происшедшим.
К у д р и е. Удручен? Бог мой, да почему же?
Л е ж а н д р. То есть… я хочу сказать, что это не по моей инициативе…
К у д р и е. Ни секунды в этом не сомневаюсь, Ксавье. И что? Нашли что-нибудь новенькое?
Л е ж а н д р. Не совсем. Но есть серьезные упущения, темные пятна, так сказать…
К у д р и е. Например?
Л е ж а н д р. Самоубийство дивизионного комиссара Серкера, несколько лет назад. В тот момент Малоссен как раз находился в доме архитектора. Есть и свидетели из его сослуживцев по отделу.
К у д р и е. Что-нибудь еще?
Л е ж а н д р. Отец, поверьте мне…
К у д р и е. Что-нибудь еще, Ксавье?
Л е ж а н д р. …
К у д р и е. …
Л е ж а н д р. Дело с бомбами в Магазине. Никакого следа виновника в ваших отчетах. А Малоссен оказывался на месте преступления каждый раз, когда совершалось очередное убийство. Шесть трупов, отец!
К у д р и е. Дальше?
Л е ж а н д р. Отец, прошу вас, список длинный, а у меня времени в обрез, честное слово.
К у д р и е. …
Л е ж а н д р. …
К у д р и е. …
Л е ж а н д р. …
К у д р и е. …
Л е ж а н д р. Послушайте, отец, я постараюсь сделать что смогу, но и вам необходимо понять одну вещь: времена изменились. За последние годы накопилось слишком много «дел», слишком много преступников скрыто или чудесным образом ушли от наказания. А это не только дискредитирует наше учреждение, но ставит под угрозу сами демократические устои нашего общества… Все должно быть прозрачно…
К у д р и е. Как вы сказали?
Л е ж а н д р. Что именно?
К у д р и е. Это последнее слово…
Л е ж а н д р. Прозрачно?
К у д р и е. Да, прозрачно. Как это? Объясните.
Л е ж а н д р. …
* * *
– Прозрачность – это идиотское понятие, мой мальчик. И в любом случае работающее, когда речь идет о поисках истины. Вы представляете себе прозрачный мир? На чем она держится, эта ваша прозрачная правда? Или вы почитатель этого… Барнабу… а, Ксавье? Прозрачность это нечто из области фокусов!
– Отец…
– Подождите и дайте мне договорить, я сейчас оказываю вам неоценимую услугу. Или вы думаете своим детским лепетом изменить нравы этой страны? Человеческая правда непрозрачна, Ксавье, вот в чем истина! А вы со своей прозрачностью просто смешны! Бросаться новыми словами, этого мало, мой зять! Чтобы избежать больших проблем, нужно нечто большее…
Дивизионный комиссар Кудрие осекся.
– Кофе-то хоть есть в вашей конторе? Нет? Вы исключили и мою кофеварку заодно со всем прочим? Найдите мне кофе! Нет, два. Вы тоже выпьете, вместе со мной! Без сахара!
Распоряжение прошло по диктофону. Где-то в щелку автомата упала монетка.