— Тетя Женевьев?! — удивленно пискнула Герда.
— Не ожидала, милочка, увидеть тебя в таком виде, — грозно поджала губы мадам, обеими руками она держала резную шкатулку, и казалось, что не будь руки заняты, отпустила бы девчонке пощечину, — Посмотри, на кого ты похожа? Можно подумать, что ты играла в индейцев с людьми не нашего круга!
— Мадам, я постараюсь все объяснить, — на правах старшего выступил вперед генерал Евахнов, предоставив швартовать транспортное средство младшим по званию, — Я имею честь беседовать с кем-то из знакомых господина Бормана?
— А вы, судя по манерам и языку, русский офицер? — чуть оттаяла француженка, — Тогда у меня есть кое-что для вас, — и мадам, зачем-то перевернув шкатулку вверх тормашками, а потом обратно, протянула ее генералу.
[104]
— Что это?
— Откройте, не взорвется.
Евахнов открыл. В оббитой красным бархатом шкатулке лежала его мечта и его судьба. Генерал, неловко сунув шкатулку под мышку, перво-наперво стал сличать номер. И о, радость, номер Стечкина совпал — 87113522764! Это был именно его, генерала Евахнова пистолет.
— У меня есть кое-что и для вас, — Женевьев протянула атлету письмо.
— Прошу прощения… — мягко начал Зыкин.
— А у вас, молодой человек, есть десять минут, чтобы попрощаться с девушкой.
— Но тетя! — вспыхнула Герда.
— Десять минут и ни секундой больше! — мадам оставалась непреклонной.
Обыватели за столиками вернулись к прерванным разговорам. Гитары заиграли бессмертное «Бессаме мучо», и ночные птицы расцветили мелодию щебетом.
— Мадам, давайте не будем мешать молодым людям, тем более у меня осталось без ответов несколько вопросов.
— Яволь, гер генерал, — самыми кончиками губ улыбнулась Женевьев, — Прошу прощения, немецкий язык уже не актуален. Будем говорить на языке победителей, на русском языке, — мадам взяла Евахнова под руку и увлекла к своему столику, — Задавайте ваши вопросы, генерал. В этом деле уже не осталось тайн. Кстати, вот прекрасное перно, угощайтесь. Надеюсь, в следующую нашу встречу где-нибудь в заснеженной России вы угостите меня вином не хуже.
— Мадам Женевьев, я понял, что Мартин Борман собирался использовать сверхъестественные способности индейцев племени бороро. Мне не понятно одно. Зачем партайгеноссе понадобилось превращать свой особняк в Рио-да-Жанейро в центр электронной разведки?
— Потому что он не собирался туда возвращаться.
— Не понял.
— Неужели не ясно? Нет, вы все прекрасно поняли и теперь жестоко играете с бедной женщиной.
— И все-таки?
— Ладно, будем притворяться, что вы не поняли. Так вот, Мартин прекрасно отдавал себе отчет, что при масштабах его планов где-нибудь обязательно произойдет утечка информации. Не может не произойти. И, понятно, Мартин ожидал, что его деятельность заинтересует крупнейшие разведки мира. Поэтому он решил бросить этим разведкам кость раньше, чем они вопьются в его горло. Проще говоря, центр электронного слежения — это фикция, дымовая завеса, отвлекающий маневр. По глазам вижу, что все еще мне не доверяете. Но ведь вы лично были в палаццо, когда он переоборудовался под центр, и изнутри ничего не заметили. Потому что внутри здания ничего, что полагается иметь такому разведцентру, размещено и не было. Все технические штуковины устанавливались только снаружи. Как декорация.
— Как декорация, — глухо повторил Евахнов, — Ладно. Поверю. А теперь, мадам, не потрудитесь ли сообщить, где в настоящее время скрывается преступник против человечества Мартин Борман?
— Фи. Зачем эти громкие слова? Какой же он преступник? Так, выживший из ума старикан, которому из сострадания потакали друзья. Знаете, на самом деле никто из высокопоставленных друзей Мартина не верил, будто какие-то грязные индейцы способны вызывать ураганы. Мы не верили, но подыгрывали, чтоб не расстраивать старикана. Тем более эти игры иногда были очень забавны. Обещайте мне не преследовать дедушку Бормана. Дайте старику умереть своей смертью.
— Тем более он нашел золото инков и в своих играх щедро сыпал ним направо и налево?
— Какой вы, право, дотошный, генерал, — кокетливо улыбнулась Женевьев и мельком покосилась на усыпанные бриллиантами часики.
Под тихий перебор гитарных струн «Бессаме мучо» перетекла в другую, не менее грустную песню. Пурпурный закат все безнадежней вяз в карамельной, нашептывающей вечные сказки на языке волн, речной воде. А в это время на плоту говорили совсем о другом:
— Ты помнишь бар, где мы встретились? — Герда не знала, куда деть руки, и нервно теребила куклу. Девушка в печали была даже не красива, но Зыкин этого не замечал.
— Бар «Глаукома». Третий табурет у стойки напротив выцветшего плаката Плачидо Даминго. Семнадцать сорок одна по местному времени. Я заказал диетическую колу, ты вошла и сразу направилась ко мне.
— А что я спросила?
— Ты спросила «не начинающий ли я музыкант?».
— Ты ответил «да».
— Я ответил «да» и сказал, что ищу ангажемент в заснеженную Россию. Потому что там очень популярны латиноамериканские танцы и легко сделать карьеру.
— Сначала я хотела, чтоб ты стал знаменитым музыкантом, но в автокатастрофе лишился рук, и я бы кормила тебя с ложечки. Потом я хотела просто быть рядом с тобой. Оказалось, и это невозможно.
Лениво подкрадывающаяся волна лизала бревна и печально шептала о несбывшемся.
— А я еще очень боялся, что ты уронишь одну из китайских ваз в вашем доме, и на шум сбежится вся родня.
— А ты мне будешь писать? — на глаза Герды набежали слезы.
— Я не люблю писать письма, лучше я буду иногда звонить по телефону.
— Но я сейчас не знаю нового адреса, а в палаццо мы больше не вернемся никогда.
— Тогда я буду звонить по всем бразильским телефонам и спрашивать Герду Хоффер, пока однажды случайно не выпадет твой номер.
— Это так ненадежно.
— Я верю в свою интуицию. Нас специально тренировали. Могу поспорить, что твой телефон выпадет не позже чем на двадцатый раз.
— А ты не можешь дать свой адрес?
— Я бы очень хотел, Герда. Ничего в жизни я сейчас не хочу сильнее. Но не могу. Военная тайна!
Раскланявшись с генералом, Женевьев подошла к краю пристани:
— Герда, пора. Десять минут истекло.
— Ну тетя, дай еще хоть минуточку!