А начальство в это время недоуменно разглядывало ледяных истуканов, окруживших чахлую елочку. Бред какой-то. Откуда они здесь, зачем? Стоят и демаскируют объект на всю Ивановскую. А еще ледяные болваны кого-то сильно напоминали Евахнову. Вон тот вроде отдаленно похож на самого Евахнова. Не очень, не очень. Этот — на нынешнего начальника Генерального штаба. Третий — уже явно шарж на министра обороны, четвертый — страшно подумать на кого… неужели на самого… Нет, это ж какое нахальство нужно иметь!
— Рокотов! — надрывался полковник. — Получить посылку!
Рядовой Рокотов не слышал. Глаза Рокотова, устремленные на дев, затянуло поволокой. Лицо приобрело такое выражение, будто вояка сейчас опустится до сочинения стихов. Полковнику пришлось чуть ли не силой заставить Рокотова взять в руки ящик.
— Зыкин! — отвлек полковник дневального от созерцания по-кошачьи безукоризненных движений солистки. И Зыкин вдруг почувствовал в руках тяжесть. Посмотрел на руки: оказывается, и ему посылка. Вскрытая, естественно. Мало ли родственники что неуставное выслали.
Отойдя немного в сторонку от тут же забывших о нем однополчан, Валера Зыкин бережно поставил посылку на сугробик, присел рядом на корточки и развернул. Спасибо, дедушка, один ты у меня на белом свете. Сверху, аккуратно завернутые в полиэтилен, лежали две сине-белые банки сгущенного молока. Производство заграничной Белоруссии. Зыкин проглотил слюнки. Под баночками угадывались несколько пар шерстяных носков и еще что-то, но что именно, Зыкин разглядеть не успел.
— О, сгущеночка! Люблю. — Кучин в распахнутом полушубке — он не стал переодеваться к построению — перегнулся через плечо Валеры и одной лапой по-хозяйски сцапал обе емкости.
А у артисток что-то не ладилось с аппаратурой. Солистка вдруг нагнулась над одним из черных ящиков, умопомрачительно оттопырив обтянутый белыми кожаными брючками зад в сторону воинов. Чудное мгновенье!
— Кучин, ну елки-палки! — возмутился Валера. — Это ж мне из дома прислали… — Слова застряли в горле, потому что юный воин краем глаза зацепил мимолетное видение.
— Цыц, салага! — беззлобно задвинул его старшина, разом охрипший от наблюдения за манипуляциями солистки, и зашуршал полиэтиленом. — Главком велел делиться с боевыми товарищами. И потом, я тебе уже объяснял, что не «Кучин», а «любимый дедушка Кучин». Когда ты поумнеешь? — в словах старослужащего не было ни капельки от обычной суровости. Да и смотрел старослужащий не на Зыкина.
— А ну тебя. — Зыкин в сердцах отвернулся от боевого товарища.
Стараясь сгладить заминку, Авакумский перехватил микрофон и заполнил паузу, пугая сонные снежинки:
— Эта песня о том, что на небе очень много звезд, но среди них одна моя!
— Колесов, не наглей! Потоньше намазывай! — донеслось со стороны костерка. Там вспомнили про посылку рядового Рокотова и принялись дружно потрошить ее, потому что глупый зам по тылу заслонил девиц широким торсом. — Паштет не для тебя одного прислали!
— Да ладно, я ж вам, оглоеды, весь бекон отдал! — вскинулся полумегатонник гвардии старшина Глеб Колесов, тишком намазавший бутерброд толстым-толстым слоем рокотовского паштета, пока однополчане отвлеклись на артисток. Сам Рокотов топтался поблизости — ему из присланных продуктов достался фиг, потому как молодой еще, а «дедушкам» калории необходимы. Глаза матроса метались туда-сюда — от певуней к быстро исчезающему содержимому посылки и обратно.
— А я не люблю бекон. Я паштет люблю! — возразил сержант Кудлатый.
— Хоре ругаться, мужики, — встрял тоже несколько подсевшим от близости дамского общества голосом прапорщик Доровских и сунул пустую руку в ближайший сугроб. Вынырнула рука уже с видавшем виды алюминиевым чайником.
— Ладно, — смилостивился Кучин, поскольку полковник перестал заслонять красавиц. — Я ж не жлоб какой-нибудь. Держи. — Он достал из пакета банку и кинул ее Зыкину. Зыкин хмуро поймал банку на лету. — Тебе половина и мне половина. Сечешь мою доброту? А ты даже угорьков электрических наловить заленился. Эх, Синдерелла, Синдерелла… Больше ничего из провизии не прислали? Ну тогда пошли к ребятам, нефиг тут единоличником сидеть… — И отвернувшись, старослужащий замурлыкал: — И я хочу в Бразилию, к далеким берегам…
Следует признать, что голос у него был.
Зыкин вздохнул, поплотнее запахнулся в полушубок, подхватил посылку и следом за старшиной захрумкал по снегу в сторону костра. По дороге они синхронно ногтями взрезали банки, отогнули крышки с неровными краями и принялись прихлебывать тягучую сладкую массу.
— Садитесь, мужики, — подвинулся на запорошенном бревне мичман Мильян, завидев подошедших Кучина и Зыкина. Глазки его уже подозрительно блестели. — «Спрайту» хотите?
— Ну-ка, ну-ка! — Генерал, который неприкаянно бродил среди бойцов, отказываясь от угощений и выискивая наверняка заныканную мегатонниками водку, оживился и торжествующе потянул руку к литровой пластиковой бутыли, где густо бултыхался «Спрайт». — Дайте-ка сперва мне попробовать, что у вас там за горючее…
Зыкин подумал, что мичман начнет Ваньку валять, будто и не слышит ничего из-за скрипов и шорохов в динамиках, но вышло иначе.
— Конечно, товарищ генерал, пожалуйста, угощайтесь! — лучезарно улыбнулся Мильян, переложил бутыль из левой руки в правую и только потом протянул ее генералу.
Бойцы затаили дыхание, на миг даже забыв про певуней.
Генерал недоверчиво бутыль осмотрел, понюхал горлышко, сделал осторожный глоток. «Спрайт». Чистый. Не подкопаешься. Командир растеряно хмыкнул и вернул лимонад Мильяну. Тот взял бутыль правой рукой, переложил в левую и отдал Кучину.
Присев на бревнышко, Кучин раскрутил содержимое бутылки «винтом» и сделал могучий глоток. Крякнул. Закусил сгущенкой. Выдохнул:
— Ниче… Хороший лимонадик уродился. — На глазах его выступили слезы; он передал бутылку Зыкину. — На, земеля, приложись по случаю.
— Не, спасибо, я не пью, — отказался тот, грустно лелея взором солистку и даже не замечая, что носки в забытой посылке уже не видны из-под снега. Она — известная актриса, а он кто? Невидимый боец невидимого фронта, и все… Конечно, можно попытаться заинтересовать певунью рассказами о своей нелегкой службе, о заданиях, однако говорить правду запрещала подписка, а врать Зукин не умел.
— Так! Вы что тут мне голову морочите?! — взъярился Евахнов, который внимательно наблюдал за перемещениями «Спрайта». — Старшина Кучин, отдать мне бутылку!
— Есть! — гавкнул Кучин. Чуть замешкавшись, переложил емкость в другую руку и радушно протянул генералу.
Генерал в бессильной злости сплюнул и отвернулся. Нет, не понимал он мегатонников. Хотя…
Хотя не мечтал он уже о генеральском звании на своем северо-западном посту. Думал, и в отставку полковником уйдет, а вон оно как все переменилось. Новая должность оказалась с повышением.
А мегатонники хитро перемигнулись. Наивный, кто ж «ничейника» за руку умудрится поймать?