Вот свора индейцев (кстати, в прошлом людоедов) почти вплавь прямо через болото ринулась поприветствовать важных гостей, которые уже успели достать капитана. (За стюарда и боцмана фрахтователь Мартин заплатит отдельно, если не может урезонить свою маньячку.) Вот процессия дорогих гостей почему-то не стала ждать знаков внимания индейцев, а прибавила шагу. Вот индейцы стали выбираться на мостки. Вот гости побежали от индейцев (будто те разносят черную оспу). Тяжелые кобуры с длинноствольными револьверами «Магнум 44» захлопали по бедрам телохранителей. Вот молчаливый атлет из команды Мартина оступился и плюхнулся в трясину.
Вот на пристани под ребра поднимающему трап босоногому матросику впилась стрела. Трап краем рухнул на пристань и хрустнул у четвертой ступени (надо будет вычесть из жалования за ущерб). Матросик недоверчиво пощупал оперение торчащего из печени инородного тела, перекрестился и кувыркнулся в мутную воду к великой радости пираний. Смерть от индейской стрелы хуже, чем от пива.
Капитан забарахтался, пытаясь ловко выпрыгнуть из гамака. (Получилось — выпасть.) Капитан на карачках побежал к рулю, меряя ладошками шершавые и теплые доски палубы, загоняя в ладоши занозы и не чувствуя боли. На него рухнул негр Джим, шея которого была насквозь прошита стрелой. Оттолкнув хрипящего молитвы слугу, забрызганный обжигающей кровью капитан вскочил на ноги, чтоб заорать команду в ведущий к спрятанной в трюмах машине голосоотвод («Полундра! Полный ход!!!»).
— Полный!.. — гаркнул капитан и свалился рядом с верным Джимом. Из почтения к чину в груди капитана торчала не одна, а три стрелы с бордовыми стабилизаторами из перьев амазонской цапли.
А на борт «Хосе Санчеса Лабрадора» из бурой воды карабкались вислогрудые красотки бороро, намазанные отпугивающей пираний каймановой слюной.
— Спасите! — визжал застрявший в трясине атлет. Индейцы еще прибавили, будто спеша на помощь.
Борман тормознул, оставив на шатких досках мостков черную колею протекторов. Тогда тормознула и вся компания. Под носом набегающих индейцев атлета поймали за шиворот, атлет спасающимся от моржей пингвином выпрыгнул из жижи. Атлету дали сочного пинка под зад, чтоб проворней двигал ногами. Был последним среди туристов, стал первым.
Тяжелое хеканье облепленных болотной жижей индейцев настигало, спереди вырастали приотворенные деревянные ворота форта. Охрана на сторожевых вышках не шевелила даже пальцем. Зато из-за забора в небо испуганно шарахнулась стая грифов. Птичек тянуло к земле, словно перегруженные бомбардировщики близкого радиуса действия.
Евахнов почесал затылок, будто специально позволяя индейцам подойти поближе, чтобы поточней кинжально вжарить из пулемета:
— Слушай мою команду. Внутрь форта бегом марш!
В рядах преследуемых царил такой сумбур, как в генеральном штабе СССР, когда в 54-ом один за другим перекинулись на сторону врага резиденты в Токио, Вене и семейная пара агентов в Австралии. Татуированные рожи индейцев уже окончательно не обещали ничего хорошего. И маленький отряд подчинился с таким энтузиазмом, что генерала сначала чуть не сшибли, а потом чуть не оставили снаружи за запирающимися воротами. Но все же забарабанившего в створку русского впустили под самым носом настигающих аборигенов.
Индейцы подняли столь душераздирающий вой, что зашатался и брыкнулся вниз с вышки один из часовых, синий и раздутый, будто утопленник или пародия на самого Мартина Бормана. В местных климатических условиях мертвецы разлагаются быстро, но все же не мгновенно. А это значило, что часового порешили пару деньков тому. А потом для декорации привязали на посту пучками маниоковой соломы.
— Партизанен! — замандражировал кто-то из телохранителей.
Ворота задрожали под дружными ударами коренного населения. В щелях засверкали подпиленные ощерившиеся зубы бороро,
[85]
затрепыхались перья роскошных султанов. Обиженно закурлыкали над головой и стали ронять помет грифы.
— Открыть огонь одиночными! — скомандовал генерал телохранителям, жмущимся к воющему газонокосилкой креслу шефа.
Генерала не поняли.
— Фойя! — рявкнул Мартин. А память услужливо тасовала картинки из прошлого. Который уж раз на Бормана объявлялась охота?
О том, как он выбрался из штурмуемого Красной Армией Берлина в сорок пятом, не смог бы спеть даже Пабло Неруда. Но гораздо жарче пришлось Мартину в шестидесятом. Он договорился о встрече со скрывающимся под чужим именем Адольфом Эйхманом.
[86]
Он шел к Эйхману, он уже видел идущего на встречу Эйхмана, который тогда работал в Буэнос-Айресском представительстве «Мерседес-Бенс». И тут вдруг Эйхмана хватает под руки несколько неприметных типов и заталкивает в машину! И главное, эти евреи засекают его, мигом сориентировавшегося и сворачивающего за угол Мартина. Отрываться пришлось по крышам и канализациям. И через все три границы за Мартином Борманом гнались, дыша в затылок, агенты «Моссад»…
Длинные хоботы револьверов выскользнули из скрипучих кобур, закашляли хлопки пистолетов. В ответ над оградой взвились стрелы. Наверное, бороро припрятали луки в окружающих форт кустах. По усыпанному разлагающимися трупами двору, перепрыгивая через картинно развалившихся мертвецов и разгоняя полчища золотисто-зеленых и синих мух, отступающие добежали до дверей кирпичного корпуса. Герда визжала от счастья как пьяная.
Прямо в дверях лежал и таращился в косяк выклеванными глазами рослый блондин в камуфляже с распахнутым от уха до уха горлом. В луже запекшейся крови ковырялись черви и трепыхали крылышками влипшие москиты. Генерал переступил труп, не побрезговал прихватить чужой шмайсер и проверил затвор. Телохранители привычно подхватили кресло с Мартином на плечи и поволокли вверх по ступенькам.
— А двери кто будет баррикадировать, Пушкин?! — гаркнул генерал замыкающему доктору. Чуть не поскользнулся на свалившейся с атлета лепешке болотной тины. Внутри дома трупный запах оказался крепче. Евахнов закашлялся.
— Ес, ес, Мартин — капут! — закивал доктор Вальтер и опрокинулся не руки Евахнову с торчащим в затылке каменным топором.
Генерал оттолкнул льнущего мертвеца и полоснул в дверной проем из автомата, туда, где краснокожие курочили ворота. Потом, тяжело сопя, стал оттаскивать блокирующий труп блондина с расклеванными глазницами. Над макушкой вжикнула стрела. Генерал захлопнул дверь и оглянулся в поисках чего-нибудь продолговатого и прочного. Не придумав лучшего, приподнял ватного доктора и воткнул его безвольную руку сквозь две дверные ручки вместо засова. И перемазанный чужой кровью поспешил наверх за остальными.
Телаши рассеялись по второму этажу и открыли огонь из окон. Один остался в главном зале. Здесь явно успели покуражиться бороро. Спороли обивку с дивана на юбки своим благоверным, расколошматили стекла на всех трех окнах и разобрали осколки на украшения. Вымели из бара запасы шнапса и изгадили ритуальными знаками портрет партайгеноссе в боевой юности. Почему индейцы не устроили засаду здесь, Мартин смекнул с полувздоха.