— Узнаю, — выдохнул Павел.
— Опаньки! Готово! — спортолюбивый депутат, сжав края табурета ладонями, сделал «уголок». — Я ж тебе говорил, чтоб Вензель да не развел!
— Вот теперь Жуф получит, что просил, — Шрам потянулся к сигаретам. — Ствол и патрон.
А потом Павел выложил все. Заглотила акула крючок — всей акуле пропасть.
Пока Вензель вытягивал из Павла сказ о подставе Трубачом Шрама, режиссер трансляции уже отвязывался в доску. «Догоняется, — пояснил происходящее Антон. — А по жизни мнит себя непризнанным Тарковским». Глаза во весь экран, значок мастера спорта на лацкане пиджака, безмятежная улыбка на светло-коричневом грызле, растопыренные пальцы на скатерти и скачущая между ними вилка, перечница над рюмкой, сыплющийся в водку перец, по-зековски напополам разломанная пачка «Беломора», пасть зевающей кошки, крошки на столе, на которые падает тень от трости Вензеля. Переход на черно-белое вещание, когда в кадр брался Жуф или Павел.
— Что, Трубач, сдал тебя твой ординарец? — проскрипел Вензель.
— Павла купили, — как ни в чем не бывало продолжал светить в камеру «дироловской» улыбкой Трубач. — Предъява не катит. Двух дешевых шестерок купил, липовую пленку замастрячил — расход для Шрама небольшой.
И замолчал, типа буду я вам тут оправдываться из-за предъяв всякой швали. А затихший клопом Антон сознался себе, что не рискнул бы с этим Трубачем срубиться даже в ни к чему не обязывающий «Квейк 3, Арена».
— Что скажете, люди? — обратился Вензель к толковищу.
— А что они скажут? — неожиданно напомнил о себе со шконки Талалаев, — Когда старикашка не впрямую, но ясно дал понять, какого мнения он сам придерживается.
Люди за столом были не многословны: «если б еще самого Шрама завалил, но через пацана невинного ментам подставлять — гниье полное», «похоже, Трубача работа», «нельзя так дела меж нами вести, до полной беспредельщины докатимся», «темная история». Только Харчо разговорился, но своей горячностью, переходящей в невнятные угрозы невнятно кому, оказал Трубачу, за которого вступался, медвежью услугу. Большинство склонилось к тому, что Трубач поступил не по понятиям и тем поставил себя вне закона.
Теперь Вензелю предстояло вынести окончательный вердикт.
— Слышал, что люди сказали? Вован на твоей совести, Трубач. И Шрама ты подставил. Короче, за этим столом нет тебе больше места. Иди себе. Он твой, Шрам.
Легонько кольнуло Шрама, что теперь он вроде как обязан Депутату, хотя тот пальцами шевелил только чтоб эспандер мурыжить. И вывернись вилы в обратную сторону, остался бы Праслов сбоку от экрана цел-невредим.
Впредь наука Шраму. Кргда будет вписываться в следующие компаньены, загодя сломит ответ, кто чем отвечает в «форс-мажорных обстоятельствах».
А затихарившийся за столом хлебной крошкой Антон с удовольствием прикинул, что миссия выполнена, и уже завтра адвокат Антошку отмажет. И вернется гениальный хакер к милым сердцу мухоморам, колесам и лучшей дури из Краснодарского края.
Глава шестнадцатая. Крысы
Чего вы, мужики, совсем раскисли?
Ведь это я, чтоб было веселей.
А ну давай отставь дурные мысли!
А ну-ка, Димедрол, давай налей!
1
Все свободные от дежурства, то есть почти все, старшие и средние чины изолятора временного содержания «Углы» понуро сидели на вытертых и расшатанных стульях в актовом зале. Человек около пятидесяти: красномордые, будто обветренные прапора, серокожие задроченные службой лейтенанты, зам по хозчасти капитан Ильченко Сергей Варламрвич, финансист части майор Белоусов Арнольд Евгеньевич, зам по режиму капитан Усачев, начтех старлей Ижицев Константин Эдуардович и прочие, прочие, прочие. Вот только зама по воспитательной работе полковника Родионова среди собранного личного состава не наблюдалось. Забыли пригласить.
— Значит так, слушать сюда и выполнять! — рубил воздух сверху вниз граблей занявший отсвечивающую лаком трибуну на сцене полковник Холмогоров, — Вот где у меня стоит этот бардак! — для разнообразия ладонь полковника рубанула воздух поперек шеи точь по кадыку, — С сегодняшнего дня приказываю прекратить всяческие цацканья с контингентом. С сегодняшнего дня за любое нарушение должностных инструкций выговор с занесением в личное дело, а за следующее нарушение — по статье «Ж» милости прошу вон нахер отсюда в народное хозяйство! Ясно!? И плевать мне, что один всего год оттрубил, а другой десять отмахал. Буду увольнять, не взирая на прежние заслуги!
Подчиненные прятали глаза. Кто кисло пялился на оставшуюся от прежних времен наглядную агитацию типа «На свободу с чистой совестью!», кто драил глазами собственные ботинки. Все прекрасно секли, откуда ветер дует. Подчиненные знали, что в такие минуты полковник становится несгибаем, как швеллер. И ничем из его упертой бронебойной башки пагубные идеи не вышибить. Как заявил, так и будет внедрять.
На задних рядах испугано отложили до лучших времен незаконченный морской бой. Начтех Ижицев тихонечко захлопнул и засунул под задницу учебник «Муниципальные органы правопорядка», осенью экзамены в Академию, но тут бы под горячую руку не угодить.
— Значит так! Довести до личного состава и контингента, что впредь до особого распоряжения запрещаются любые поблажки по отношению к подследственным. Каждый, пусть даже самый минимальный проступок временно содержащихся следует карать четко и безотлагательно карцером. А кому не хватит карцеров, мы придумаем, чем карать! Также для усиления дисциплины отменяются необоснованные переводы подследственных из камеры в камеру, отменяются дополнительные свиданки и прочие нарушения. Также впредь до особого распоряжения отменяется прием передач от родственников по всем категориям содержащихся правонарушителей без исключения. Вопросы!? — пунцовый, как пожарная машина, Игорь Борисович обвел зал взглядом столь гневным и пронзительным, будто и не подчиненные перед ним, а сами подследственные. Отметил робкое шевеление в первом ряду и кивнул.
Несмело заскрипел стулом и вытянулся смирно старший прапорщик Мамаев, отсчитывающий последние недельки до пенсии расплывшийся хряк, как раз таки и ответственный за пост приема передач.
— Прошу прощения, Игорь Борисович, требуются основания, чтобы прекратить прием дозволенных продуктов.
— Основания? — загрохотало с трибуны, — Объявляю карантин. В лазарете три подследственных с жалобами на боли в желудке кайфуют. Таких оснований достаточно?
— Достаточно! — с видом «А я что? А я ничего, мне недели до пенсии остались…» Сел на место старший прапор.
Еще вопросы есть?! — забрызгал начальник шипящей слюной микрофон.
Каждый из сидящих под трибуной затаил дыхание и замер, боясь скрипнуть стулом. Вполне в духе полковника было, не дожидаясь реального проступка, найти сейчас козла отпущения и устроить показательную порку.