Крестовый отец - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Чубаха, Александр Логачев cтр.№ 27

Уже скоро, в четыре тридцать, Игорь понесет заказанный на это время мобильник в сорок пятую. Там человек будет расплачиваться, что называется, на месте, заплатит в зависимости от того, сколько времени проговорит. Пускай говорит подольше. «угловая» минута стоит втрое дороже «дельтовской», а с каждой минутки и Игорю капает процентик. Время засекает Игорь, когда отдает «трубу» в камеру и останавливает он же, когда стучат в дверь, желая вернуть сотовый и получить натикавшие бабки. Каждый надзиратель знает, сколько имеет право задержать в кармане, а остальное несет старшему смены.

Но чаще-то наоборот Григорьев отдает Игорю Макееву причитающуюся долю, потому что чаще деньги идут не из камеры, а с воли. А Игорь лишь обслуживает оплаченный заказ. Скажем, в тридцать шестую заключенному Дуюну он вчера передал коробок анаши, а сегодня — бутылку водки. Случись что, не на Григорьева покажет Дуюн, а на надзирателя Макеева. Правда, случиться что-то может, так думает Игорь, разве власть в стране переменится, и опять Сталин усядется в Кремле.

А еще Игорю намекнули, что есть разовые поручения, за которые идет отдельная и очень хорошая оплата. Намекнул их старший смены старший прапорщик Григорьев. Игорь понял, что прапор Григорьев приглядывался к нему, а потом надумал прощупать хитрозакрученной беседой со всякими полушутливыми вопросами.

«Я, старшина, любой работы не боюсь», — сказал тогда ему Игорь. «Окей», — на штатовский манер принял сказанное Григорьев, хотя его рыжеусой конопатой псковской физиономии иностранные словечки шли как-то не очень-то в масть. И еще прапор добавил: «Буду иметь в виду».

С тех пор Игорь ждал. Лишняя деньга карман не порвет. Да и предполагаемый обмен, переезд, устройство в новом доме бабок сожрут немеряно, что их нерусский камин съедает дров. Понятно, с расспросами «а когда же, чего надо-то, нет ли чего для меня?» не лез. Не на деревенском свинарке, чай, работает.

Григорьев отложил газету, поставил опустевшую кружку на стол, потянулся. Достал из кармана пачку «Союз-Аполлона», ухарски выщелкнул сигарету, прикурил от навороченной зажигалки в виде русалки, выпустил длинную струю, повернулся к Игорю.

— Ну, чего, Макеев, любой работы не боимся?

— Я ж говорил, старшина, — сердце Игоря радостно вздрогнуло, «ну наконец-то!». — Мы, деревенские, все справить можем.

— Окей, окей. Правильно, Макеев, надо зарабатывать пока молодой, в старости «бобы» вроде бы уже и ни к чему. Найдется у меня для тебя дельце. Думаю, можно тебе поручить…

Рот англичанина беззвучно открывался-закрывался, как у выуженной из вод Темзы плотвы. Мистер Блэквуд впал в ступор, в чем винить его было нельзя. Нежданно влип в пиковую ситуацию, в которой прежде не бывал. А что для русского — секундный шок, то для европарламентария — основательный столбняк. И заточка-то не оказалась у его опрысканного дорогим одеколоном горла по чистой случайности. Впрочем, еще запросто может оказаться — друг Тони Блэра оставался, где и был, в двух шагах от неугомонно вопящего зека и его заложника.

Англичанина оттянул в сторону за рукав клубного пиджака начальник СИЗО, толкнул к одному из надзирателей, что сопровождали по этажу гостей и начальство:

— Мистер, плиз, сюда, дальше, вали на хрен, мистер!

Игорь Борисович Холмогоров, на которого из ничего навалилась непрошенная великотонная тяжесть ответственности за все состоявшиеся, а также будущие беды и проколы, перебирал варианты: «не торопится поднимать шум, попробовать уговорить»; «отослать зама под каким-нибудь предлогом, намекнув, чтоб вызывал спецназовских снайперов»; «договориться и вызвать кого-нибудь из воров, может, авторитет подействует».

А уголок продолжал надрываться, локтем задирая голову Кораблева, опасно надавливая на депутатское горло ложкой-заточкой в подрагивающей руке:

— В кабинет! С телефоном! Давай дорогу! Живо, суки! Зарежу дохляка!

— Уведите англичанина! — начальник, может быть, оттого что пребывал в легкой и объяснимой растерянности, не зная что предпринять, зациклился на удалении с места событий иностранца.

Но мистер уперся: «Ноу!» и «Ноу!» и отбивал рукой, как теннисной ракеткой, надзирательские ладони.

Желанию Блэквуда остаться подыграл преступник:

— Стоять! Стоять всем, пока не скажу! В кабинет! Все в кабинет! Идем на лестницу!

С момента захвата прошло едва более минуты, однако вряд ли кто в коридоре смог бы в это поверить. Холмогоров уже готов был привлекать на помощь гипнотизеров, магистров иррациональной психологии и народных целителей.

Зам по воспитательной части Родионов до этого мгновения, держался, можно сказать, незаметно: первым к гостям с разговорами не лез, свои реформаторские идеи излагать им не спешил, отвечал на вопросы визитеров довольно скупо, перебрасывал ответы к начальнику, ссылаясь на свой невеликий тюремный стаж, — то есть из тени не выходил. Потому не сразу начальник СИЗО, даже уже повернув голову на знакомый щелчок замочка и увидев, как Родионов тянет из кобуры табельный «макаров», спохватился с предостерегающим окриком. Окрик-то и не вышел, вышел шепот:

— Олег Федорович, не надо, уберите.

Зам не реагировал. Его взгляд не отрывался от заключенного, а ладонь уже плотно обжимала рукоять извлеченного пистолета. Побелевшие скулы контрастировали с загорелым лицом. Зам нервно облизал губы. Пальцы сдвинули предохранитель.

Холмогоров рявкнул по-начальнически:

— Отставить! Идиот, твою мать, прекратить!

Не помогло. Зато во всю глотку завопил зек:

— Ствол! Мне ствол! По полу пускай! Зарежу его! Бля буду, зарежу!

Зечара заелозил спиной по стене, поворачивая заложника. Съехали и повисли на одной дужке пластмассовые очки Кораблева. Заточка прорезала кожу депутата и по его шее потек тонкий ручеек крови.

Родионов шагнул, Холмогоров шагнул… И начальник СИЗО получил от зама сильный тычок в грудь. Холмогоров отступил назад и замахал руками, чтоб удержать равновесие. А потом уже стало поздно. Все происходило на слишком маленьком пятачке.

Дуло «макарова» уже уперлось зеку в лоб, придавив затылок к стене. Локоть зама по воспитательной касался пиджачного депутатского плеча. Пистолетный металл и прямые, мышиного цвета волосы заложника Кораблева разделяли миллиметры.

— Зарежу! — губы зека были мокры от слюны. — Бросай, начальник! Мне только нажать!

— Режь. — Как «макаровым» в лоб, так зам глазами «вдавливался» в глаза заключенного. — Пуля сразу. — Родионов говорил негромко, четко, словно на разводе ставил перед офицерами задачу. — Смотреть на курок. На курок. Палец пошел. Отпускаешь нож — отпускаю палец. Если ты успеешь отпустить.

Англичанин, окончательно избавившийся от столбняка, закричал по-своему. Но не кому было переводить. Некому было даже обратить на него внимание. Надзиратели метались глазами с чудовищной сцены у стены на начальника. Но начальник СИЗО ничего им не приказывал. Что тут сделаешь? Дернешься, вспугнешь, — пальнет. Холмогоров видел — причем так, будто изображение приблизило к нему некая линза — палец зама напряжен и действительно давит на спусковой механизм. Более того, начальник СИЗО отчетливо понял, что зам не блефует. Такое сумасшествие в лице не изобразишь. Этот шиз готов идти до конца, то есть всаживать пулю. В голове Холмогорова пронеслось: «Два безумца. Кто перетянет?».