Крестовый отец - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Чубаха, Александр Логачев cтр.№ 12

Но опытные, ох не фраера. Сзади кто-то на опережение вцепился в рубашку.

Скинул бы его Шрам или протащил за собой к столу. Стол — единственное его спасение. Да оказалось беспонтово.

В ихнем, сучьем, сценарии (не раз, думается, проверенном в натуре) главным был четвертый, отсвечивавший в начальной расстановке, подпирая шконку. Он тоже рыпнулся вместе со всеми по сигналу в едином порыве, чтоб распылить внимание. Но, видать, попридержал ходули, а потом понесся наперерез. Эх, падлой быть, так они и штопают всегда: трое зацепляют терпилу в кольцо, отвлекают на себя, а последний подкрадывается. Его удар — центровой.

Просвистела черная кишка. И плечо враз онемело. Мало не показалось. Но ноздри по новой поймали запах резины. Резиновым шлангом, чем-то добавочно утяжеленным, на этот раз досталось по спине. А потом чья-то подсечка, повернувшая фотокарточку к потолку. Колено вонзается поддых. Тяжесть придавливает ноги к полу. И наконец шею опутало узкое и плотное, перекрывая дыхалку.

В легких запылала домна, огонь пожирал остатки воздуха, превращая легочную ткань в наждачную бумагу. В глазах смеркалось. Тело вспухало всеми мышцами и сухожилиями — но его умело держали прижатым к полу.

Шрам подергался, подергался и затих. Шрама протащили по полу и кинули спиной на стойки двухярусной шконки. Завернули хваталки за спину и, заведя за вертикальную трубу, соединяющую верхнюю и нижнюю койки, обмотали веревкой. Да, по сознанке кожи, именно капроновой веревкой, которой завязывают коробки на Восьмое марта в магазинах.

— Ну вот и амба, — брюхатый устало утер пот с хари, как после трудовой смены на рытье котлована, — Откукарекался петушок…

Шрам, кося под Тараса Бульбу с картинки школьного учебника, наклонился вперед, сколь позволяла веревка. Глубоко захлюпал ноздрями, приходя в себя. Он бы сполз на пол, да мешала стойка, в которую упирались обмотанные запястья.

Словно работяги, успешно справившие халтуру, обитатели пресс-хаты расселись за столом. Рыжий и самый молодой из ссучееных зеков, откинув скатерть, свешивавшуюся почти до пола, подобрал с фанерной полки бутылку водки. Зашуршала отвинчиваемая пробка, горлышко застучало по краям сдвинутых в центре стаканов.

— Гляди-ка, Петрович, оклемывается пахан, — сказал кто-то из четверки.

Брюхато-волосатый, оказавшийся Петровичем, шумно выдохнув после принятия, промямлил сквозь закусочное чавканье:

— Пущай. Ща послухаем его. Как теперь-то запоет наш соловей?

Сказано было почти добродушно. Не сильно обиделись суки на «пидеров гнойных». А ведь Шрам хотел обидеть, достать до селезенок. Глядишь, и допустили бы промашку. Но не допустили. Да и теперь не торопились отбивать почки и крошить зубы, приговаривая: «На кого хавкалку раскрыл, гнида, мы тебе покажем сучье и пидеров». Видать, этим мудакам «плюнь в глаза — все божья роса». Да и чего размениваться на обидки, когда конкретно собрались мочить, враз и сочтутся.

Второй раз зажурчала водка, второй раз потянулись руки к центру стола.

— Нормальное пойло, в прошлый раз резче была. Говорю вам, и «Флагман» уже бадяжить стали. — Обсуждали за столом внешрамовские проблемы.

А Шрам наконец продышался. Выпрямился, прижавшись спиной к вертикальной трубке, затылок уперся в спинку верхнего яруса. И вообще оно бы все ништяк, кабы не бляхская веревка, не четверо жирных сук, не тюряга, у которой толстые стены и из этих стен тебя не собираются выпускать живым.

Вжикнуло колесико зажигалки, суки на отдыхе от водяры задымили сигаретами. Сигареты у всех сплошняком дорогие, с неоторванными вопреки правилам фильтрами.

— Шрам, значит, — вспомнил про прикрученного к шконке человека кряжистый мужик с вытатуированным на груди Медным всадником и с борцовскими, похожими на капустные листы ушами. — Помню, доходили базары за твои подвиги. Прогони нам, чего в тебе этакого крутого. Так поглядеть, нифига особенного. Да? — поискал он поддержку у собутыльников. — Таких шрамов с улиц кучу нагрести можно.

— Закурить дайте, — сказал Сергей.

— Во борзый! — воскликнул самый рыжий и молодой.

Наоборот, подумал Шрам, совсем наоборот. Он крайне терпелив и вежлив с суками, и собирается вести себя примерно, не делать того, чего сейчас до боли хочется. А хочется сплюнуть на пол (нет ничего сволочнее, чем харкнуть на пол хаты, но то на пол хаты людской, а это сучья), хочется также расписать этим козлам по белому всю их позорность и что с ними следует сотворить.

— Чего ж не ругаешься? — поинтересовался упакованный в зеленую майку Петрович.

— А на хрена? — усмехнулся Шрам.

— Правильно, — брюхато-волосатый Петрович явно был у них за главного. И его благодушие, легко объясняемое на славу справленной работой и предвкушением мздыка, задавало тон остальным сукам.

Может, им даже вовсе запретили превращать жертву в синий и дырявый мешок с переломанными костями. Типа состряпать самоубийство, привязав свободный от петли кончик ремешка к верхней перекладине второго яруса.

— Отнеси ему, Чубайс, — Петрович щелкнул ногтем по пачке «Парламента». — Пущай раскумарится.

Чубайс, то есть самый рыжий и молодой, выудил из пачки сигаретину и направился к пленнику.

— Я и от стакана не откажусь, — прикурив от протянутой Чубайсом зажигалки, произнес Сергей. — Все равно кончать будете.

— Будем, правильно понимаешь. — Петрович обвел взглядом своих подельников. — Хорошо держится мужик, мне нравится. Может, и не зря про него бакланили, что крутой. А касаемо стакана… Получишь. Не торопись.

«И не собираюсь, — мысленно ответил Шрам. — Торопиться в мои планы уж точно не входит». Его игра на мизере предполагала время. Тогда у двери, покуда вертухаи расстегивали стальные запонки, он пробежался мыслью по карманам своих штанов и рубахи. Карманы болезненно страдали пустотой, но все ж таки на дне переднего брючного завалялись чиркаш и спички. Их он зажал в кулак. И не выпускал, не разжимал пальцы. Потому и боялся лишится врубона, чтобы, выронив, не лишиться, так сказать, последнего патрона.

Тем временем Чубайс вернулся к столу и разлил в стаканы по новой. Брюхатый Петрович, с хитрецой взглянув на Сергея, отогнул скатерть и отыскал на фанерной полке стола еще один пузырь. Взглянул, прищурившись, сквозь бутылочное стекло на ламповый свет, поболтал содержимым.

— Эй, Шрам! Вот она, твоя касаточка. С этикеточкой «Тигода». Вся твоя, мы не претендуем.

— Заряженная, что ли? — спокойно поинтересовался Шрам. А говорить, придерживая зубами в углу рта сигарету, тяжело. И пепел осыпается на рубаху, некультурно.

— А как же иначе, браток! — Петрович нежно погладил бутылочный бок. — Теплая, правда, уж не сердись.

Похоже, Петрович из разряда мягких садистов. Покалякать с жертвой, с которой может, по собственному выбору, покончить прямо сейчас или еще какое-то время поиграться, ему в сладкое удовольствие.