Вадик не стал гадать, каким образом Леркин предок оказался здесь, да еще в сей неурочный час. Видимо, имелись причины. Он просто тихо попрощался с жизнью. Ибо рука Ивана Сергеевича потянулась к комоду, где во втором ящике, под постельным бельем, хранился наградной пистолет имени Макарова и восемь боевых патронов. Да, это беспощадный закон драматургии. Если в начале пьесы в комоде с бельем лежит пистолет, то в конце он обязательно выстрелит.
Объяснять и доказывать что-либо не имело никакого резона. Полуголые барышни, раритетная «Краснознаменная», окурки в салатнице и ароматная лужица непереваренной пищи, прикрытая журналом «Служу России!», объясняли происходящее лучше всяких слов. Но даже не это самое циничное. Капитанская форма с орденскими планками на человеке, ни дня не служившем в армии, являлась смачным плевком в офицерскую честь.
Единственная фраза, которую успел пропищать Вадик, вернее, не он сам, а его побелевшие губы, была лишена всякого смысла:
– Не надо, папа… Мы сейчас уйдем…
Про себя же добавил знакомый каждому с детского сада эвфемизм, созвучный со словом «конец». После чего оставалось лишь закрыть глаза и сосчитать до трех… В лучшем случае до пяти… Что, впрочем, не принципиально.
* * *
На этом и обрывалась рукопись неизвестного автора, найденная спустя годы при разборе снесенного за долги здания банка. Бригадир таджикских строителей заметил среди обломков офисного пенала школьную тетрадь с изображением Памелы Андерсон, любопытства ради поднял ее и ознакомился с содержанием. Оно так потрясло его, что всю ночь он просидел на гусенице экскаватора, глядя в одну точку. И очнулся только под утро, когда на смену пришел экскаваторщик и завел экскаватор. На вопрос: «Сулейман Ибрагимович, вы че?» – бригадир лишь поднял голову и беззвучно заплакал…
Именно так, в представлении Вадика, могла закончиться история его жизни в изложении какого-нибудь беллетриста, если бы спустя секунду из прихожей, словно спасительная молитва, не долетел чей-то ангельский голосок:
– Чижик, а у тебя разве кто-то есть?
И ангелом-спасителем была не теща… Совсем не теща.
* * *
«Извините, уважаемый Иван Сергеевич, за возможно обидные слова, но яблочко от яблоньки недалеко падает… И не надо так нервно реагировать. Я-то охотно верю, что вы заехали с молодым преподавателем за редким учебником, что днем заехать не успевали и вообще у вас чисто деловые отношения, а „Чижиком“ вас называют исключительно за доброту характера и душевные качества. А бутылка шампанского в ее руке из воска. Но захочет ли поверить этому моя драгоценная теща и одновременно ваша супруга Лидия Андреевна? Мне почему-то кажется, что про учебник вы ее не предупредили. А давайте позвоним ей и спросим. В деревне мобильник ловит. И не размахивайте пистолетом, а то застрелитесь еще нечаянно, а на меня повесят…
Так вот о яблочках… Подозреваю, что у Валерии Ивановны это наследственное. А мне-то что прикажете делать, уважаемый Иван Сергеевич? В монастырь уходить? Или пантокрином торговать? Рога-то хорошие, ветвистые, разбогатею… Поставьте себя на мое место, прежде чем осуждать. А что бутылочку вашу распили да коврик запачкали, так это досадная случайность. Но мы, как благородные люди, готовы все постирать и возместить…
Хотите разборки устроить? Пожалуйста! Мне бояться нечего. Я Валерией Ивановной уже унижен до уровня подметок, и предъявить она мне ничего не сможет. А вот вам есть что терять. Лидия Андреевна вряд ли потерпит измену, уж я-то ее знаю. Поэтому пускай сегодняшнее происшествие будет нашей маленькой семейной тайной. Это в ваших интересах, прежде всего… Или вы не согласны?.. Какой шантаж? Боже упаси! Мы же родные люди, я весьма благодарен вам за всестороннюю помощь, но… Может, водочки хотите? Там еще немного осталось…»
Примерно так мог описать сцену какой-нибудь мелкий, никому не известный литератор, живший в позапрошлом веке. Классик на подобную чепуху вообще бы время не тратил, сочинял бы спокойно «Войну и мир». В современной же реальности все было гораздо прозаичней.
Когда посторонние, на ходу одеваясь, спешно удалились из квартиры, Вадик и Иван Сергеевич сели за стол и по-мужски, как и положено, с матом, выяснили отношения и расставили точки. Допив остатки водки «Краснознаменная» и доев восковую грушу.
Со слов тестя, два дня назад в деревню позвонила Лерка и доложила, что они с Вадиком поругались и на эти выходные, скорее всего, не приедут. Больше ничего говорить не пожелала. Крайне обеспокоенный тесть вызвался прокатиться в город и разобраться на месте. Накануне днем сел в личные «Жигули» и стартовал.
Чисто случайно увидел на перекрестке молодую коллегу и предложил заехать домой за учебником… («Ой, папа, ну что вы опять комедию ломаете? Мы ж обо всем договорились». – «А, ну да… Извини, забылся».) В общем, Иван Сергеевич решил воспользоваться благоприятным моментом в низменных, можно сказать, скотских целях – изменить любимой жене. («Ну, ты ж пойми – я мужик, мне адреналин нужен! Чтоб застоя не случилось!»)
– Извините за неудобный вопрос, Иван Сергеевич, а что бы вы сделали на моем месте?
– Для начала этому козлу меж рогов… В левую лобную долю. Ну, Лерка, ну, зараза… Не будь она моей дочкой…
– Тогда еще один интимный вопрос. А ваша молодая коллега случайно не замужем?
– А какая разница? Ну, допустим…
– Тогда, по логике, вы должны сами себе… Меж рогов… Я всего лишь повторил ваши слова, Иван Сергеевич.
– Хм… Не путай ты меня…
Вадик незаметно посмотрел на Леркиного родителя. Тот словно лет на десять постарел. Ни тебе офицерской осанки, ни блеска в глазах. И выражение лица словно у пингвина, оказавшегося в Сахаре. Ни намека на счастье.
Вадику вдруг стало жалко тестя. И даже стыдно за то, что он, Вадик, грозился вскрыть правду. Ведь Иван Сергеевич расстроился не из-за себя. Ну, подумаешь, гульнул на стороне с молодой. С кем не бывает? Это жизнь. Действительно, новые эмоции нужны. Вон многие открыто гуляют при живых женах. А жены при живых мужьях. И ничего, не переживают.
Тесть расстроился из-за них. Ну как же так? Мы ж все для вас – и условия создали, и с деньгами помогаем, только живите, радуйтесь. А вы? Что ж вы наделали? Зачем набедокурили? Что ж теперь будет? А Алешка как? Я ведь его так и не успел научить убивать людей. Не сделал из него настоящего мужика. А теперь и подавно не сделаю. Потому что без отца он мамкиным сыночком вырастет. Эх, Лерка… Зря я тебя ремнем не драл в детстве…
А правда, что теперь будет? Вадик уедет к матери, по выходным будет забирать Лешку, иногда видеться с Леркой.
Но он не хотел видеться с ней иногда! Он не хочет забирать Лешку на выходные! Он хочет, чтобы они по-прежнему всегда были рядом. Удивительно, но он хочет слышать вроде бы надоевшее до чертиков ворчание тестя, угощаться вроде бы надоевшими солеными огурцами его собственного изготовления. И вечно подгоревшими пирожками Лидии Андреевны. Хочет ездить к ним в деревню, ходить с Лешкой на рыбалку и за грибами! Играть с ним в компьютерный футбол, делать бесконечный ремонт в квартире!