Умирать подано - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Кивинов cтр.№ 44

– Это ты, значит, у меня по столу шакалил? – прошипел задетый за живое прокурор.

– Я не шакалил, а присматривал, как наставник. Нельзя в системе без призора да присмотра. И если б паренька в тюряге не задавили, эта бумажка бы еще тогда нашлась. Но… Преставился раб Божий Иван, царство ему небесное. Бумажка-то уже вроде как бесполезна для него, выкинуть ее да забыть. Но в нашем деле любая бумажка дороже свободно конвертируемых рублей. Я и приберег ее до лучших времен, как знал, что пригодится… Вот я и хочу сейчас вернуть ее тебе. Дорог шампунь к перхоти…

– Можешь свою сраку ею подтереть.

– Это ты, Толик, сгоряча, от досады, – все так же спокойно и размеренно продолжал Иван Федорович. – Можно, конечно, и подтереться, да испачкаться боюсь… Дело-то в архиве лежит, поднять не долго. И рассмотреть повнимательнее, что в нем за экспертизка. Да почитать, что там Катенька говорила. Кстати, а не с ней ли я третьего дня тебя в кабаке на площади приметил? Рыженькая такая, в белой юбчонке? И кабак ничего, из дорогих. ан вы, оказывается, в сотоварищах ходите? Дружба, никак?

– Хм… Ладно, давай по-деловому. Сколько хочешь?

– Чего? Денег, что ли?

– Что ли.

– Ты, наверное, Толик, главного не осознал. Не деньги мне, старому человеку, нужны. А раскаяние твое, глубокое осознание случившегося. Чтоб порадовался я за душу спасенную.

– Ты прямо апостол.

– Много повидал, Толик, да всякого. Как, к примеру, в Питере блокадном всю бригаду поваров к стенке поставили, потому что булочки к завтраку в Смольном недостаточно теплыми оказались. Я тогда совсем молоденьким был, несмышленым… Сам всяческих глупостей натворил. И теперь вот искупить хочу, чтобы перед Господом не с одними грехами предстать. Ты, когда до моих годков доживешь, поймешь. А в тридцать лет, конечно, только Христос не грешил. Так его за это и на крест.

Федорович еще раз громко икнул и открыл на нужной странице уголовное дело.

– Давай-ка, Толя, арестовывай Анохина, нечего ему на воле блудить. Не ошибешься. А улики – вещь наживная. Будет желание, будут улики.

Следователь развернул дело и положил его перед прокурором.

– Не морщи мозг, Толик, подписывай санкцию. Вон там, в верхнем углу.

Толика обуревали тяжкие думы. Подписывать санкцию было не ведено – не ведено жестко и решительно. Старшими товарищами по службе. Смотрящими и надзирающими. От настроения которых находилась в прямой зависимости карьера молодого прокурора. Ни карьеру себе, ни настроение им портить не хотелось.

Анатолий Львович, конечно, не знал всей подоплеки, но прекрасно понимал, что за Вентилятором стоят строгие дяди, которые совершенно не заинтересованы в раскрытии их маленьких секретов. Угораздило ж этих чудо-оперов Анохина тормознуть, да еще со стволом на кармане… Писали б лучше свои справки.

…И самое досадное, что уже пообещал. Сделать все возможное.

Федорович, наверное, догадался о терзаниях Анатолия Львовича.

– Ты, Толь, не шибко переживай, ежели кому пообещал. Тебя ж ведь завтра самого, чуть что, мордой в эту бумажку сунут. Почему, спросят, не подписал? Почему преступника не арестовал по всей строгости закона? Нехорошо. Напрасно. Стук прямо в темя – и нету Кука. Одни люди уходят, другие приходят, а что сделано, то сделано. Потом захочется исправить, ан поздно…

Анатолий Львович расстраивался все сильнее и сильнее – Федорович, несмотря на то что был пьяным, рассуждал трезво. И как оно может получиться? Старик совсем плох. Возьмет маразматик да и сунет эту чертову экспертизу какому-нибудь поборнику справедливости. А поборников, их хлебом не корми, дай только ближнего в асфальт закатать. Объясняй потом на нарах, что вовремя бумажку не порвал и ею враги воспользовались.

Из двух зол…

Матюгнувшись в душе и от души, Анатолий 1ьвович взял со стола ручку и вывел в углу постановления на арест свой автограф. Правда не размашисто, как обычно, а стеснительно мелко.

– Ай, молоц-ц-ца! – похвалил прокурора Иван Федорович. – Чувствую раскаяние и авторитетность поступков. Приятно, когда в человеке видно не прокурора, но человека.

Он поднялся, захлопнул дело.

– Экспертизу! – напомнил бдительный Анатолий Львович.

– Ах да, пожалуйста. Больше не бросай, чай не фантик от жвачки…

Вернувшись к себе, Федорович первым делом ринулся к шкафу и принял за победу.

– Порядок, Федорович? – нетерпеливо спросил Виригин.

– Юноши, у вас таблеток от голода нет? Закусить бы. – Федорович порылся» в шкафу, но, видно, запасы закуски иссякли. – Эх, молодежь… Конечно, порядок! Не было б порядка, я бы не вернулся. Что ж ты, Паша, нормально не объяснил Анатолию Львовичу всю ситуацию?

– Да объяснил я…

– Как же объяснил, когда он ни про ствол, ни про Верку ничего не слышал. А как услышал, аж ручку у меня из рук выхватил, пальцы от радости ходуном ходили. Ой, он от счастья колотуху забыл поставить, а я-то, старый дурень, не напомнил. Сходи еще разок, потревожь малость. А заартачится вдруг, напомни про дело братьев Токаревых – от моего имени, конечно. Он тебе весь лист печатями разукрасит.

– Лет двести назад в Италии жил один художник. Жак Линне, кажется. Он был очень похож на одного разбойника, которого ловила полиция. Очень сильно похож. Кое-кто донес, его и арестовали. Посадили в тюрьму. Он клялся, что никого не грабил и не убивал, но никто не верил, и его ждала виселица. Тогда в ночь передо казнью он попросил у охранника угля и нарисовал на стене портрет Мадонны – такой великолепный, что охрана, пришедшая утром за Жаком, застыла от восхищения. Линне поверили и отпустили на свободу, судьи посчитали, что человек, рисующий такие картины, не способен совершить преступление.

– Да? – Плахов скептически посмотрел на Настю. – А вдруг он все же того, грабил? А жить захочешь, не то что Мадонну нарисуешь, самого Майкла Джексона изобразишь.

– При чем здесь Майкл Джексон?

– Мадонну-то нарисовал.

– Да ну тебя… Никого он не убивал, а то, что сделал, – настоящее чудо.

– Тоже мне чудо, – рассмеялся Игорь. – Вот у нас как-то такой чудило попался. Двоих замочил. Так никаких картин этот урод не рисовал.

Заслал следователю через адвоката десять тонн и спокойно вышел на подписку о невыезде без всякого угля. Вышел и не вернулся. До сих пор где-то ходит. Так и твой Линне, наверное. А картинка на стене – так, предлог, для блезиру…

– Ты законченный циник, – обиделась Настя.

– Можно поспорить, – возразил Плахов, – но не хочу. Был бы я циником, плыла бы сейчас твоя сестрица где-нибудь в низовьях Блуды, а Вентилятор вместо камеры сидел бы в кабаке и жрал судака в тесте, вместо макарон с тараканами.

Настя помолчала немного, допила вино, а потом серьезно спросила: