— Я думаю, Софью Иосифовну турбинные лопатки вряд ли интересуют, а девушки — тем более, — произнес Дукалис, снимая календарь. — Лучше в нашем сортире повешу.
Свертывая календарь в трубочку, Дукалис вдруг замер:
— Смотрите, что это?
В некоторых местах над числами месяца были проставлены какие-то загадочные буквы, написанные от руки зелёной пастой. Соловец и Кивинов тоже рассмотрели цифры и буквы.
— Софья Иосифовна, ваш календарик? — спросил Соловец.
— Что вы, я эту гадость отродясь не покупаю. Я серьёзную эротику уважаю или порнушку, а это так — семечки.
— Понятно. Значит, Виталика?
— Ну а чей же ещё? Он, кажется, с ним и приехал.
По дороге в отдел Соловец смолил и делился со своими коллегами впечатлениями от разговора с дворянкой:
— Квадратаки мне ничего особенного в принципе не рассказала, но есть несколько интересных фактов. Пару раз Виталику кто-то звонил, он думал, что Софьи Иосифовны нет дома, и поэтому говорил спокойно. Однажды он кому-то представился Стронгом. Разговоры, правда, были какие-то односторонние, Виталик только дакал, как будто приказы выслушивал. В конце марта он что-то говорил о вокзале. В середине апреля к нему приходил какой-то кавказец, они заперлись и беседовали около часа. Кавказец ушел недовольным, а Виталик после этого выглядел расстроенным. О себе Виталик почти не рассказывал. Говорил, что служил в Афгане, сам из Москвы, работает в уголовном розыске, показывал шрам на ноге, говорил, что получил во время задержания рэкетиров.
В отделе опера вновь собрались в кабинете у шефа и принялись изучать календарь. Над некоторыми числами последних двух месяцев стояли буквы «В», «Т» и «А». Букв «Т» было шесть, одна «А» и одна «В».
— Обратите внимание, господа, — заметил Кивинов, — что последняя буква «Т» стоит над 1 апреля. А это день убийства таксиста.
— Тащи сводку, — возбуждённо произнес Соловец. — Сейчас прикинем.
Спустя две минуты оперативники листали книгу ориентировок. Буква «В», как оказалось, стояла на дате 25 февраля. Исходя из сводки, в этот день произошел взрыв на Московском вокзале. Буквы «Т» приходились на дни убийства таксистов. И наконец, буква «А» зловеще зависла над завтрашним днем.
— Завтра будет новая ориентировка, — мрачно пошутил Кивинов.
— Что может означать эта литера?
— Вспомним, что было во все эти дни.
Таранкин, как человек, следящий за политикой, оживился.
Взрыв на вокзале был после прибытия поезда с беженцами «Владикавказ — Санкт-Петербург». Затем таксисты бучу подняли. Те — по двум причинам: чтобы цены на проезд скинули и чтоб черных из города выгнали — нападения на водителей участились. Таксисты тогда рынки с черными погромили. А на днях летчики бастовать хотят — отказываются в Закавказье летать, стреляют там.
— Стоп! — хлопнул себя по лбу Соловец. — Буква «А» — аэропорт, это ж как божий день ясно. Они что-то в аэропорту готовят. Чёрт, это ж завтра.
— Да, кто-то хочет, чтобы наши друзья с Закавказья в Питере себя чувствовали привольно, и не останавливается ни перед чем.
— Нам самим не справиться, — заключил Соловец. — Надо Борисова подключать.
— Найдешь ты его, пожалуй!
— А у меня заветное слово есть. — Соловец набрал номер. — Борисова, пожалуйста. Нет? Тогда передайте, что в 85-м отделении талончик есть, пусть подскочит. Спасибо.
— Это ты, Георгич, переборщил слегка, сейчас же весь убойный отдел примчится.
— Ничего лишние люди не помешают. Заморочка, чувствую, будет серьёзная.
Иван Петрович Перегаров, пилот первого класса петербургского отряда авиаторов, ложился спать в плохом расположении духа. Зарплату не платили третий месяц, завтра предстоит полёт во Владикавказ, последний раз летал — самолёт чуть не подбили. Пилоты ультиматум выдвинули: либо зарплату прибавить, либо на юг откажутся летать. Это не говоря ещё об угонщиках — что ни рейс в Грузию, так требуют в Турцию или в Индию лететь. Пока всё обходилось, но сколько же можно?
«Решено, завтра буду стоять как стена, к самолёту не подойду. Пускай штрейкбрехеров ищут, а с меня хватит», — подумал Перегаров.
Зазвонил телефон:
— Товарищ Перегаров?
— Да, это я.
— Вы назначены на рейс «Санкт-Петербург — Владикавказ». Настоятельно рекомендую вам сесть за штурвал, в противном случае вы можете себя плохо почувствовать, — произнес металлический голос в трубке.
— Кто это?
— Я ясно выразился? Так что подумайте.
— Послушайте…
Из трубки донеслись прерывистые гудки. Перегаров отключил телефон и опустился на кровать.
«Вот козлы, до чего додумались, пугают. Ничего, пущай пугают, не на того нарвались», — подумал он и заснул.
Утро в Пулково выдалось самое что ни на есть обычное, Всё та же суета, беготня, спешка, прилеты-отлеты. Но среди отлетающей публики, бомжей и фарцовщиков внимательный взгляд мог заметить молодых людей, рассеянных по всему аэропорту и не похожих ни на одну из вышеперечисленных групп. Как можно догадаться, это были опера 85-го отделения и 22-го убойного отдела. Возле стоек регистрации с шести часов утра дежурил Волков с детской коляской, которую он периодически покачивал. Второй рукой он обнимал Уксусову. На Уксусовой был надет легендарный кивиновский парик и очки, так что на себя она была мало похожа, своим видом она скорее напоминала Игоря Корнелюка. В коляске вместо ребёнка лежали АК, две обоймы и стационарная рация, которая еле влезла в коляску. У этой парочки было самое ответственное задание — увидеть Виталика и дать сигнал. Регистрация билетов на самолёт на Владикавказ начиналась через час, Волков начинал волноваться и всё чаще качал коляску.
В кооперативном киоске рядом с продавцом примостился Кивинов и неотрывно наблюдал за Волковым. Остальные расположились кто где. Борисов предупредил руководство и милицию аэропорта о возможности инцидента на их территории. Постовые, снабженные приметами Виталика, голодно вглядывались в лица пассажиров.
Накануне, как Соловец и предвидел, Борисов примчался почти сразу после звонка, прихватив с собой всю свою бригаду архаровцев. Сначала он было обиделся на обман, но потом, решив, что есть возможность отличиться, остался. В пять утра двенадцать человек вышли из 85-го отделения и на трёх машинах направились в Пулково. Уксусову взяли как единственную свидетельницу, кто мог опознать Виталика. Операцию держали в строжайшем секрете, в отделении же объяснили, что поехали брать рэкетиров.
Сердобойцев с Таранкиным сидели в «Жигулях» на выезде с эстакады и слушали «Европу плюс». Соловец, нагнетая атмосферу, бегал от одного к другому. Голос по трансляции объявил, что рейс «Санкт-Петербург — Владикавказ» задерживается по причине нелетной погоды. Это была ерунда явная: весеннее солнышко припекало, и на небе не было ни облачка. «Значит, бастуют, — подумал Соловец. — Если прозеваем Стронга, будет обидно и досадно до слез и до икоты».