Очарованная вальсом - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Картленд cтр.№ 40

— Наверное, смысл не так уж и важен. Мне кажется, здесь просто гармония. Равновесие всех составляющих, равенство всех пропорций. Да-да! Вы только вдумайтесь! — Щеки Юлии раскраснелись. Было видно, что искусство Альбрехта Дюрера, величайшего из мастеров западноевропейского Ренессанса, творившего на рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков, она воспринимает сейчас, в начале века девятнадцатого, живо и непосредственно, словно видит в этом искусстве отражение дня сегодняшнего.

— О… — Меттерних мысленно потирал руки в предвкушении, что сейчас блеснет. И это ему удалось. — Он ведь так вписал в расчерченные им квадратики большого квадрата числа от одного до шестнадцати, что, как их ни складывай, сумма тридцать четыре получается при сложении чисел не только по вертикали, горизонтали и диагонали, но и во всех четвертях, в центральном четырехугольнике, крайних квадратах и при сложении угловых цифр… Это поистине удивительно!

— Да-да! Я пробовала сложить — все именно так! — Лицо Юлии осветилось радостью, будто ребенку подарили игрушку. — Но что интересно, магические квадраты мудрецы составляли и раньше, в Древнем Китае, но в Европе первый такой квадрат был составлен художником!

— А его гравюры карт звездного неба Северного и Южного полушарий и Восточного полушария Земли? — совсем уж возрадовавшись, напомнил недюжинной собеседнице Меттерних. Ему очень хотелось не отстать от своей дамы в культурных познаниях, и в данный момент он был на высоте, он это отлично чувствовал, и это придавало ему молодого задора. Что за женщина изображена в центре гравюры, о которой они говорят? Аллегория меланхолии? Собака, грустно свернувшаяся клубком у ее ног, символизирует печаль, это понятно. Считал ли Дюрер себя меланхоликом? И не случайно ему, Меттерниху, на ум приходил этот магический квадрат всякий раз, когда он слагал пасьянс из своих дворцовых интриг, дабы сошлись воедино все концы и начала, чтобы не осталось ничего неучтенного, что бы впоследствии ударило по нему самому. И всегда квадрат Дюрера был для него талисманом, он смотрел на него, вглядывался, изучал, заряжаясь вдохновением на поступок… Но почему Юлия о нем вспомнила? Это вдохновляющий для него, Меттерниха, знак, не так ли?..

— Дюрер единственный из немецких мастеров с одинаковым совершенством работал по меди и дереву… — проговорил он, не желая терять нить разговора и стремясь додумать ответ на вопрос об удаче.

— Да! И лучшая его гравюра по меди — «Адам и Ева»…

— Да, это шедевр… А писал он Адама и Еву, имея за образец античные статуи Аполлона и Венеры… — Хорошо, хорошо, мысленно рукоплескал себе Меттерних, словно поймал трудный мяч на спортивной площадке. И улыбнулся спутнице. Торжествующе и победно. Но внешне это выглядело так, что на его лице расцвела счастливейшая улыбка.

А глаза его жадно обшаривали лицо графини. Оно оставалось спокойным, серьезным, без тени кокетства, которого не было и в устремленных на него бездонных серых глазах, пока она говорила.

Меттерниху казалась, что с прошлой их встречи она стала еще красивее — он наслаждался каждой черточкой на ее милом лице, каждым мелким движением губ, следя за тем, как рождается на этих губах звук ее нежного голоса. Так они и продолжали ходить вдоль озера, ведя разговор, столь увлекший обоих.

Разговор с Юлией то сталкивал его в полуобморок страсти, то забрасывал на вершину душевного или умственного озарения, но в каждом случае доводил до головокружения. Сколько времени это все длилось? Меттерних затруднился бы ответить на этот вопрос, но неожиданно почувствовал на лице холодную каплю — начинался дождь. Бежать к месту, где они оставили лошадей, было глупо. К тому же расставаться им не хотелось.

— Укроемся под деревьями, — энергично скомандовал князь, беря Юлию под руку и увлекая ее за собой. Некоторое расстояние пробежать им все же пришлось. Они хохотали и веселились, забыв обо всем на свете. Холодный дождь был им в радость, быстрый бег дарил такую свободу, о которой каждый только мечтал в паутине необходимостей и того, что совершать было дулжно, без рассуждений.

На дальней стороне озера деревья росли так густо, что даже сейчас могли надежно укрыть от дождя своими пусть и безлиственными, но тесно переплетенными ветками.

Недолгое время они, тяжело дыша после бега, постояли рядом, потом он тихо обнял ее. Юлия словно ждала этого, не оказала никакого сопротивления, более того, доверчиво прильнула к нему и уткнулась лицом в плечо.

Князь долго целовал ее волосы, шептал на ухо слова любви — низким, внезапно севшим голосом.

— Я люблю вас. О, моя драгоценная госпожа, я был сражен вами с первого взгляда, как только увидел вас. Мне трудно выразить словами свои чувства, мне кажется, таких я еще не испытывал!

— Да? Это не шутка?

— Я похож на шутника? Взгляните же на меня!

Она откинула голову, и губы князя нашли ее приоткрытый рот. Целуя ее, он изумлялся. Как необычен был этот их поцелуй! Таких чувств, как Юлия, не пробуждала в нем ни одна женщина. Желание было столь сильным, что он едва стоял на ногах.

— Желанная, — хрипло вытолкнул он из себя. — Я люблю вас… Люблю!

Но так же деликатно, как и прижалась к нему, Юлия выскользнула из его объятий.

— Я… тоже вас полюбила, — мягко, ласково и одновременно с тем серьезно отвечала она. — Любовь пришла ко мне так же, как к вам — в один миг, с первого взгляда на вас… Между нами словно молния проскочила, разряд…

— Повторите, — не веря тому, что он слышит, прошептал Меттерних. — Повторите, чтоб я мог поверить. О, Юлия, скажите мне еще раз, что вы меня любите…

— Я люблю вас.

Он всем телом рванулся к ней, не в силах терять более ни мгновения на пути их стремительного сближения.

— Но подождите… — остановила она его решимость двинуться дальше. — Я должна кое-что вам сказать.

— Что такое, моя дорогая? Боже, как вы прекрасны!

Юлия прислонилась спиной к стволу дерева. Ее горячие от поцелуев губы ярким пятном выделялись на бледном лице, глаза блестели. Капли дождя серебряными искорками поблескивали на матовой коже.

— Позвольте же мне целовать вас! — взмолился князь.

— Нет, подождите. Сначала я скажу то, что должна вам сказать, — твердо ответила Юлия.

— Хорошо, я вас слушаю.

Как можно слушать, когда тело сладко ноет от близости женщины, к которой тянется, рвется все естество?

— Я люблю вас, — медленно проговорила она, — и верю, что и вы меня любите. Но любовь для меня вовсе не то, что привыкли обозначать этим словом наши друзья.

— Да можно ли сравнивать чувства, какие я испытываю к вам, с теми, что испытывал раньше? — вскинулся Меттерних, протестуя.

— Если верить тому, что о вас говорят, список женщин, кого вы любили, не будет коротким…

— Но сейчас понимаю: до этой минуты я не любил никого! Любовь моя к вам, повторяю, не сравнима ни с чем, и могу поклясться на Библии — это правда. Я никогда не говорил ни одной женщине, что она не похожа на всех других женщин, но вам я это сказал, и это правда.