Откровения Екатерины Медичи - читать онлайн книгу. Автор: К. У. Гортнер cтр.№ 44

— Ну же, перестань, — прошептал он, гладя меня по голове. Затем обхватил ладонью мой подбородок, вынудил поднять голову и заглянуть ему в глаза. — Плакать не грешно. — И терпеливо улыбнулся, когда из прихожей донеслись голоса, означавшие, что вернулась его многочисленная свита. — Давай потерпим, покуда не закончится этот растреклятый турнир, а завтра, если у тебя еще сохранится такое желание, поглядим, что можно будет сделать. Если понадобится, отправимся в Блуа вместе.

— Спасибо тебе. — Я облегченно вздохнула. — Я… я люблю тебя.

Слова эти вырвались прежде, чем я успела их удержать, и Генрих замер… а затем еще крепче обнял меня.

— И я люблю тебя, — прошептал он.

Потом в кабинет ворвалась толпа челяди, и больше он не произнес ни слова. И все же, уходя, я осознала, что наконец-то услышала от него те слова, о которых всегда мечтала.

В будущем нет непреложных истин.

Спешно возвращаясь в свои покои, я вновь и вновь повторяла это изречение старого Маэстро Руджиери и мысленно толковала его так: если мы предупреждены об опасности, у нас есть еще время ее избегнуть. Завтра я пошлю за книгой Нострадамуса, а если понадобится, то и за самим ясновидцем, дабы он разъяснил свои пророчества.

Время близилось к полудню, и я облачилась в придворный наряд, надела драгоценности, собрала детей и свиту. Под оглушительный рев труб мы вступили на улицу Сен-Кантен. Вместе со своими ближними дамами я поднялась на возвышение под балдахином, где уже сидели Елизавета, Франциск и Мария. Карл, Генрих и Марго уселись позади нас, на выстланной мягкими подушками скамье. Я опустилась в кресло, приняла у пажа кубок с вином и приготовилась к долгой скуке. Грохот копыт по ристалищу, треск ломаемых копий и рев толпы всегда утомляли меня.

В сегодняшнем турнире должны были состязаться четверо, а Генриху предстояло сразиться с победителем. На крупном белом коне выехал закадычный друг Генриха, Меченый, и толпа разразилась криками. Вот он молниеносно вышиб из седла первого противника, и Мария вскочила:

— Проломи ему голову, дядя!

— Сядь! — Я дернула ее за юбки. — Разве ты язычница, чтобы вести себя так вызывающе?

Она помотала головой. Между тем ее дядя Гиз выиграл еще три схватки. Затем Меченый вызвал на поединок герцога Немурского, и тот проиграл. Я уже и не пыталась угомонить Марию; та пронзительно вопила от восторга вместе со всеми зрителями. Гиз проехал легким галопом вкруг ристалища; лицо его, украшенное шрамом, раскраснелось.

— Кто бросит мне вызов? — прокричал Меченый, подняв латную перчатку. — Кто посмеет сразиться с победителем?

— Я! — Вперед без колебаний выступил Монтгомери, капитан шотландской гвардии.

Толпа зашумела. Пускай Монтгомери и принадлежал к привилегированному подразделению, которое охраняло моего мужа, тем не менее он оставался шотландцем. Меченый смерил его взглядом и коротко кивнул. Он не желал показаться трусом, даже если ему бросил вызов тот, кто ниже его по положению.

Монтгомери сел на белого жеребца. Соперники расположились в противоположных концах ристалища, а потом ринулись в атаку. Ловким взмахом копья Монтгомери нанес удар по щиту Гиза; герцог вылетел из седла и упал наземь.

— Нечестно! — закричали зрители. — Повторить!

Однако повторение поединка было невозможно. Меченый проиграл, и рев труб провозгласил, что теперь вызов победителю бросит мой супруг, король.

Я выпрямилась в кресле. Будь мы в Колизее эпохи Древнего Рима, против Монтгомери выпустили бы львов. Генрих, однако, был стойким бойцом и уже показал, что выйдет на поединок с капитаном.

В горящих позолотой доспехах, верхом на крапчатом жеребце, он выехал на ристалище. С бравым видом проскакав в конец площадки и опустив забрало, он смотрелся гораздо моложе своих сорока лет. Протрубили герольды; король и капитан шотландцев помчались навстречу друг другу.

В этот самый миг я вдруг вспомнила слова, произнесенные четыре с лишним года назад в Блуа:

«Молодой лев победит старого в поединке».

Я начала приподыматься. Все, происходящее вокруг, замедлилось, так что я могла различить комья земли, летящие из-под копыт, расслышать скрежет доспехов и ощутить пронизавшее воздух ожидание неизбежного. Я открыла рот. Крик мой слился с оглушительным треском — копье со всей силы ударилось о металл.

Раздались было аплодисменты, но тут же оборвались. Генриха приподняло над седлом, и копье его с отчетливым стуком ударилось о землю. Пажи и конюхи опрометью бросились к нему, падающему с коня, и я увидела, что нога его при падении застряла в стремени. Его подхватили на руки. На миг воцарилась потрясенная тишина.

Первой закричала Мария — то был даже не крик, а леденящий вопль, звучавший, казалось, бесконечно. Я сбежала с возвышения, оступаясь, расталкивая придворных, которые так и застыли на своих скамьях. Когда я, задыхаясь, хватая ртом воздух, выбежала на ристалище, дворяне уже несли Генриха мне навстречу. Шлем по-прежнему был на нем, забрало пониже лба вмято. Его положили на скамью и принялись снимать шлем. Я мельком оглянулась на ристалище. Монтгомери застыл, сжимая обломанное копье.

С головы Генриха сорвали шлем, и он застонал. Я обеими руками зажала рот, чтобы удержать собственный страшный крик.

«Он выколет ему глаз в золотой клетке».

Лицо моего мужа было совершенно белым; крови почти не было.

В правом его глазу торчал обломок копья.

Мы перенесли Генриха во дворец. Пока доктор Паре обследовал рану, я стояла у изголовья кровати. Генрих впал в забытье; лицо его побледнело так, что под кожей отчетливо проступали голубые вены. Паре приготовил опийную примочку и приложил к поврежденному глазу, а уж затем с превеликой осторожностью обмотал марлей торчащий из глаза осколок. После этого он жестом предложил мне и монсеньору кардиналу выйти из спальни.

— Ну что? — отрывисто спросил монсеньор, и в голосе его, обычно ровном, прозвучали визгливые нотки. — Он выживет?

— Как вы смеете? — Я стремительно развернулась к нему. — Такие речи — государственная измена!

Кардинал взглянул на меня с презрением, и в этот миг окончательно развеялись все мои сомнения касательно его подлинного облика.

— Мадам, нам надобно думать о благе государства. Ранение его величества может оказаться смертельным.

В тоне, которым он это произнес, не было и тени чувства — словно Генрих был безвестным бродягой, которого переехала кардинальская карета.

Гнев, который всегда готов был пробудиться, если дело касалось Гизов, сейчас всколыхнулся во мне с такой силой, что я едва не задохнулась. Я была близка к тому, чтобы велеть монсеньору убираться прочь, но тут Паре сказал:

— Монсеньер, рана, безусловно, опасная, однако не смертельная. Нам нужно будет вначале удалить обломок, а уж потом мы сможем определить ущерб, нанесенный глазу.