Безжалостный распутник - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Картленд cтр.№ 15

Вскоре стало очевидно, что сэр Хью возвращается домой в тех случаях, когда у него в карманах пусто или же когда напивается так, что делается неприятен даже своим собутыльникам. В таких случаях Сиринга нянчилась с ним до тех пор, пока он вновь не становился вменяем.

Увы, это стоило ей немалых трудов, но все же она справлялась, главным образом благодаря тому, что сэр Хью не мог позволить себе бренди, которого так страстно жаждал его организм. Иногда они оставались совсем без денег, и так продолжалось до тех пор, пока отец не одалживал хоть какую-то сумму у кого-нибудь из приятелей.

После этого он вновь уезжал в Лондон, и Сиринга в очередной раз понимала, что все ее усилия были тщетны. Спустя какое-то время сэр Хью возвращался, и все начиналось сначала.

Войдя в кухню, Сиринга поставила нетронутый отцовский завтрак на стол. Увидев ее, няня вздохнула:

— Я так и знала, что это пустая трата времени. Он встает?

— Я сказала, что принесу ему горячую воду для бритья, — ответила Сиринга.

Не говоря ни слова, старая кормилица налила в серебряный кувшин горячей воды. Сиринга поставила его на поднос и, сняв с веревки белую рубашку, которая просушивалась перед очагом, снова поднялась по лестнице наверх.

Отец лежал в той же позе, закрыв руками лицо. Сиринга заметила, что графин с бренди теперь уже пуст. Поставив кувшин с водой на стол, она перекинула рубашку на спинку кресла и достала из шкафа белые бриджи и фрак. Нана оставила вычищенные высокие сапоги в коридоре перед дверью еще накануне вечером.

На то чтобы начистить их до блеска, потребовалось около часа, и теперь они сияли на славу, им мог позавидовать любой щеголь. Сиринга внесла их в комнату и поставила возле кресла.

— Который час? — невнятно спросил сэр Хью, когда Сиринга собралась выйти из спальни.

— Половина девятого, отец. Торги начинаются в десять, но, мне кажется, люди придут сразу после девяти, чтобы осмотреть дом. Вам следует покинуть комнату, чтобы мы с Наной успели привести ее в порядок и заправить постель.

— Какой в этом смысл? Я не собираюсь снова в ней спать! — прорычал сэр Хью.

— Так она будет выглядеть опрятнее, — ответила Сиринга. — Я не хочу, чтобы посторонние люди подумали, будто мы неряхи или лентяи.

— Какое мне, черт побери, дело до того, что подумают посторонние? — возмутился сэр Хью. — Они будут расхаживать по моему дому, разглядывать мои вещи и укладывать их в свои повозки и кареты.

— Но после того, как они уйдут, отец, куда пойти нам? — тихо спросила Сиринга. — Вы об этом подумали? У вас есть какие-то планы?

Возникла пауза, затем отец грубо ответил:

— В положенное время ты узнаешь, что я задумал.

Сиринга вздохнула. На самом деле отец даже не представлял себе, куда они отправятся из дома, который купят другие люди, и что с ними будет дальше. Ей неожиданно стало горько при мысли о том, что наступит час, когда им придется покинуть родной кров и они будут вынуждены бродить по дорогам и ночевать под открытым небом.

Нет, подумала она, не может быть все так плохо. Или все-таки может?

Она быстро спустилась по лестнице вниз, как будто желая убежать от собственных мыслей, и направилась в конюшню. Услышав шаги хозяйки, Меркурий встретил ее веселым ржанием еще до того, как она приблизилась к открытой двери, а когда вошла, ласково ткнулся мордой ей в лицо.

— О Меркурий, Меркурий! — воскликнула Сиринга. — Я всю ночь молилась за тебя. Молилась, прося небеса, чтобы ты попал в хорошие руки к добрым людям, которые бы полюбили тебя так же, как я.

Голова Меркурия легонько ткнулась в ее щеку. Девушка поцеловала своего любимца и обхватила его за шею.

Впрочем, ее глаза были сухи. Она уже выплакала все слезы и лишь продолжала молиться, уповая на то, что Меркурия ждет счастливая судьба.

Интересно, подумала она, есть еще время, чтобы прокатиться верхом в последний раз? Нет, все-таки, пожалуй, нет.

Ей предстояло сделать еще с десяток дел. Им с Наной нужно расставить стулья в столовой, куда аукционист принес небольшую трибуну для себя и стол, сидя за которым он будет называть лоты. Он уже составил опись их вещей, и Сиринга, обходившая вместе с ним комнаты, всякий раз испытывала стыд оттого, что многие из них были повреждены или имели те или иные изъяны.

Было невозможно объяснить этому сухому равнодушному человеку, что им было не по средствам починить испорченную вещь, не говоря уж о том, чтобы заменить ее на новую.

Вместе с матерью они старались сохранить старинную мебель, залатать шторы, убирали паутину из углов и выметали пыль из-под кресел.

Сиринга знала, что аукционист описал не только мебель, но и картины, которые давно следовало покрыть лаком и вставить в новые рамы. Та же судьба постигла и столовое серебро, которое, хотя Нана и начистила его почти до зеркального блеска, было слишком подержанным, чтобы представлять какую-то ценность.

К удивлению девушки, когда аукционист закончил опись, получился весьма внушительный список вещей, выставляемых на продажу. Прежде всего это был сам дом, а самым последним в списке значился Меркурий.

— Конь — самый лучший лот, — заявил аукционист, — и если мы поместим его последним в списке, это заставит тех, кто заинтересован в его покупке, пробыть на аукционе до самого конца. Это очень важно. Мы же не хотим, чтобы все разъехались слишком рано, потому что это тотчас собьет цены.

— Лучший лот, — прошептала Сиринга и открыла дверь конюшни. — Пойдем прогуляемся, Меркурий!

Она вывела коня на улицу.

Трава была мокрой от росы, и, приподняв юбки, чтобы не намочить подол, Сиринга прошла через участок поля туда, где находилась крошечная рощица, в которой она в детстве любила прятаться. Неожиданно ей в голову пришла безумная мысль: а не спрятаться ли ей там вместе с Меркурием, чтобы не возвращаться в дом? Тогда торги начнутся без них. Сначала никто не обратит внимания на ее отсутствие, и когда дело дойдет до последнего лота аукциона…

Сиринга встряхнула головой. Нет, она никогда так не поступит! С ее стороны это было бы проявлением недостойного малодушия и предательством по отношению не только к отцу, но и к покойной матери. Ведь мать наверняка пожелала бы, чтобы дочь продолжала заботиться об отце, которого она сама безумно любила и который значил для нее абсолютно все.

— Я пыталась… мама… я пыталась! — прошептала Сиринга и затаила дыхание, как будто ожидала, что ответит ей мать. Ей казалось, что она непременно должна почувствовать присутствие матери, что та понимает ее, помогает ей, направляет по жизни.

Впрочем, вскоре Сиринга с усталым безразличием подумала о том, что не чувствует ничего, кроме дуновения весеннего ветерка и тихого сопения Меркурия, шагавшего за ней следом.

После смерти матери она нередко ловила себя на том, что обращается к ней вслух, даже тогда, когда отец, напившись в очередной раз, звал жену, полагая, что она прячется где-то в доме. Ответом им была тишина.