Война и причиндалы дона Эммануэля - читать онлайн книгу. Автор: Луи де Берньер cтр.№ 76

– Как же мы накормим две тысячи человек четырьмя викуньями?

– Никак, – ответил Педро. – Но у нас полно еды с собой. Кто не может охотиться, продержатся на подножном корму.

Внизу добычу освежевали и разделали; Педро с Мисаэлем взяли, сколько могли унести, остальное раздали. Аурелио забрал шкуры – он умел делать из них теплые плащи и шарфы, которые скоро понадобятся, если придется идти выше границы снегов.

В конце плато пришлось взять правее, карабкаться через старое русло, кучи камней и кости животных, что всегда скапливаются там, где река втекает в долину или лощину.

Повсюду виднелись обломки былого, говорившие, что некогда жизнь в этих горах кипела, как в муравейнике. На склонах располагались андены – террасы на каменных стенах, что кормили древнюю цивилизацию. В долине – развалины рухнувших домиков из глиняных кирпичей, дон Эммануэль в дощатых опалубках формовал такие же из ила. По очертаниям заборов было видно, что прежде тут жили крестьяне – разводили, наверное, лам и альпака на шерсть и мясо. Теперь здесь лишь изредка попадались сторожки для путников, кое-как сплетенные из пучков лыка агавы.

Переселенцы поднимались все выше, и растительность вокруг менялась. Здесь уже не росло ничего похожего на изумрудное буйство джунглей или просторные луга вдоль Мулы. Тут, наверху, стелилась длинная трава, попадалась акация и изящно перекрученный кустарник с белыми цветками и серебристыми с изнанки листьями, что восхитительно пахли, если их бросить в костер. Тут и там, в местах, укрытых от ветра, но не от солнца, росли кусты гамелии, некоторые метров в двенадцать высотой, с алыми цветами, что ярко пламенели в пышном цветении, а на высоте полутора тысяч метров появились благоухающие кедровые заросли – рощицы, которые индейцы называют «хагуэй». [60] Высоко в небе кружили черные стервятники (путники считали их кондорами, пока не увидели настоящих), а по склонам среди камней порхали какие-то белые непоседливые птички.

Непривычные виды, странные растения, вискачи, что с верещаньем прыскали из-под ног, казались людям чудесами из другого мира. А как холодна вода в ручьях! Глотнешь – и тотчас заломит лоб, трешь его и восклицаешь: «Ух ты!», а про себя думаешь, что причинные места такой водой не помоешь, надо подождать, пока согреется.

Переселенцы разглядывали коренастых диких коров и бычков, что свободно гуляли по долине и так отличались от привычных огромных зебу; они беспрестанно мычали, будто переговаривались. Порой один из них оскальзывался на каменистой тропе или на броде, и люди, перегрузив рассыпавшуюся и вымокшую поклажу, снова загоняли его в связку. Целый день стоял крик: «Пошла, дохлятина! Давай, тварь ленивая!» и протяжное «Н-но-о-о!» Некоторое время за караваном следовал дикий бычок; шедшие в арьергарде прозвали его Николито и старались подманить, но недоверчивый бычок отстал и с вершины холма провожал их взглядом. Люди потом скучали по нему, как скучаешь по человеку, с которым сейчас расстался, но при других обстоятельствах подружился бы.

Кошки все росли, прыгали среди камней, подкарауливали друг друга и, затеяв возню, скатывались с насыпей. Некоторые мягко ступали подле людей, которых выбрали, а другие подкрадывались к диким козам и птицам, но те были слишком хитры и ускользали. Кошки терпеть не могли мочить лапы, особенно боялись пенистых стремнин; пока все переходили вброд, кошки сидели и рычали на воду, а потом тревожно вышагивали взад-вперед по берегу, глядя на удаляющийся караван. Когда страх потерять людей становился нестерпимым, они, утробно ворча, осторожно входили в воду, на каждом шагу поднимая лапы и стряхивая ледяные капли.

Библейская процессия проходила через крошечное поселение и перепугала жителей, которые в смятении попрятались в хижины, подглядывая из дверей.

– Шами, – сказал Аурелио одному: «подойди» на языке кечуа.

Заслышав родную речь, индеец опасливо приблизился; Аурелио поздоровался и спросил, где можно разбить на ночь лагерь. Человек, чье горло из-за нехватки йода раздуло чудовищным зобом, выглядел заторможенным и бестолковым, однако потом неопределенно махнул рукой в сторону долины и проговорил:

– Вон затем полем.

На маленьких делянках индейцы выращивали картофель, ячмень и люцерну, а по склонам вокруг паслись овцы. Путники миновали поле и очутились в лунном мире вулканического туфа и пепла, он то и дело взвихрялся и забивал горло, а ветер по мере подъема крепчал и становился холоднее.

На горных вершинах уже красовались снежные шапки, а на огромной высоте, расправив громадные крылья, в восходящих потоках кружили кондоры, надеясь отыскать внизу падаль. С высоты доносилась музыка – пастух играл на кене тоскливую, берущую за душу мелодию инков. Кены делали из больших, полых костей кондоров, а играя «явари», направляли кену в олью – глиняный горшок, и ноты дрожали душевной болью, неясным стремлением и безграничной тоской.

Раймунду, маленькую дочку Долорес, ужалил скорпион, в горах они повсюду; нога мгновенно распухла, и девочка, подвывая, плакала от боли и неожиданности. Долорес велела ей подержать ногу в ледяном ручье, а потом Серхио посадил ее на закорки, и девочка, еще в слезах, обхватила его за шею, чувствуя, как дергает и горит огнем нога, точно в ней взрывается солнце.

Караван миновал заброшенные рудники, где золото, серебро, свинец и ртуть добывались задолго до конкистадоров с их ненасытными душами, сотворенными из битого стекла и дробленого кремня, этих захватчиков, что поработили рудокопов, выведав их секреты и заплатив за них смертью. Если знать, что искать, здесь по сей день можно найти чудесные горшки инков; обычно их клали покойникам, и потому называются они «гуако» [61] – из двух половинок, старательно украшенных замысловатой, причудливой, искусной лепкой. Их делали в форме животных, например, уток, и они звучали: когда переливаешь воду из одного горшка в другой, они кричат, как звери, которых изображают; два горшка-утки вопят, как повздорившие селезни, и настоящие утки волнуются и тоже крякают. Секрет изготовления этих причудливых, великолепных горшков утрачен, сейчас их находят только в захоронениях – или одни черепки среди руин таинственной цивилизации.

А по берегам рек еше можно отыскать давно выброшенные «поронго» – противни для золотого песка, в которых скорченные добытчики без устали просеивали речной осадок, пока на дне не оставались только блестящие крупинки золота. На утесах, где были рудные жилы, еще видны узкие входы в шахты или гигантские вертикальные шрамы на горах, где выдирали породу. Возможно, отыщутся и обломки великих «кимбалетов» – огромных гранитных динозавров, машин для добычи руды: водой и ртутью раскачивали камень и дробили им гору. Повсюду громоздится брошенная руда, ожидающая алчных рук какого-нибудь нового конкистадора.

В ручьях найдешь стоки и канальцы, прорытые изобретательными золотоискателями, которые умели, используя силу потока, отделить чешуйки золота от осадка, и где-нибудь поблизости могут оказаться обломки глиняной печи для переплавки – она разжигалась без мехов, поскольку ее форма сама улавливала ветер.