Стабильное неравновесие - читать онлайн книгу. Автор: Александр Звягинцев cтр.№ 40

Неуклюже продвигаясь между чернеющих в ночи палаток, Сарматов случайно споткнулся о камень и полетел на землю, вскрикнув скорее от неожиданности, чем от боли.

Оставалось каких-нибудь пять секунд на то, чтобы откатиться в кусты. Как только он успел спрятаться за ветками, из палатки вышел человек и настороженно начал озираться по сторонам.

Сарматов узнал его – это был тот самый человек, который о чем-то говорил сегодня со старым погонщиком. И раньше Сарматов тоже его видел. Видел тогда, у блокпоста, перед тем как потерял сознание. Американец еще заплатил тогда этому человеку деньги.

Внезапно Сарматов вспомнил его имя – Али-хан.

* * *

Затаив дыхание, майор следил за этим человеком. Али-хан долго и внимательно вслушивался в ночную тишину. Потом медленно направился в сторону кустов. Остановившись буквально в нескольких метрах от Сарматова, он расстегнул штаны и стал мочиться.

Помочившись, Али-хан еще раз оглянулся по сторонам и медленным шагом направился обратно в палатку.

– Странно… – пробормотал Сарматов. – Что-то здесь не так…

Выбравшись из кустов и уже совсем не обращая внимания на боль, он осторожно подобрался к палатке.

Али-хан сидел на небольшой подушке, скрестив ноги по-турецки, и пересчитывал деньги, то и дело слюнявя толстые заскорузлые пальцы. Доллары мелькали в его пальцах-сардельках с бешеной скоростью, словно карты в руках у профессионального шулера. Али-хан так увлекся своим занятием, что не заметил, как к небольшой щели припал чей-то глаз.

Посчитав деньги, пакистанец аккуратно сложил их в стопку, перетянул ремешком и спрятал в широкий кожаный пояс с множеством кармашков для обойм, какие носили еще в англо-бурскую войну.

Спрятав доллары, Али-хан внимательно оглянулся по сторонам, что-то бормоча на фарси. Сарматов, опасаясь, как бы пакистанец не заметил его, отстранился от щели.

Тем временем над высокими, заснеженными пиками гор уже начинал брезжить рассвет.

Али-хан между тем достал какой-то небольшой блестящий предмет, напоминающий милицейскую рацию. Вынул из металлического коробка несколько проводков и присоединил их к этому предмету. Потом он извлек из ящика маленький черный зонтик.

– Связь?! – пораженно прошептал Сарматов. – Космическая связь?! С кем же это, интересно?

Вынув из-за пазухи бумажник, Али-хан извлек из него маленькую карточку, похожую на кредитку, аккуратно вставил ее в специальное гнездо и нажал на кнопку.

Раздался короткий писк. Пакистанец вздрогнул и снова оглянулся по сторонам. Потом он достал небольшие наушники и подключил их к аппарату.

– Агент… – тихо прошептал себе под нос Сарматов. – Черт меня побери, он же агент. Вот только чей?

Однако узнать это Сарматову не удалось – неподалеку раздались мужские голоса. Майор, стиснув зубы, откатился за небольшой валун и замер, стараясь не дышать.

Оказалось, что это были те самые часовые, которые курили кальян у костра. Теперь они, шатаясь, брели по тропинке и протяжно пели какую-то песню. Им, по всей видимости, было неимоверно весело, поскольку всю округу оглашал их утробный смех.

Один из охранников вдруг сел на валун, за которым прятался Сарматов. Прямо перед глазами майора оказался грязный, местами порванный халат и расстегнутая кобура, из которой торчала рукоятка пистолета…

* * *

– Ну, как ты себя чувствуешь сегодня? Надеюсь, что за ночь ты не умер, – старик Мутталиб-ака нагнулся над своим подопечным и легонько потряс его за плечо.

К его великому облегчению, перебинтованный человек не умер, а спал крепким сном.

– Ну спи, спи… – старик покивал, тяжело вздохнул и наконец поднялся с колен. – Мои двое сейчас тоже спят. Только ты проснешься, когда есть захочешь, а они никогда не проснутся…

Сарматов незаметно открыл глаза и проводил старого моджахеда взглядом. Чем-то он удивительно был похож на того старика Вахида, которого казнил Абдулло. Все старики чем-то похожи друг на друга, подумал Сарматов, будто бы время стирает черты индивидуальности с их лиц, оставляя лишь следы горестей и лишений.

А солнце уже показалось над горами. Из палаток один за другим стали вылезать босые люди. Каждый расстилал маленький расшитый коврик, становился на колени и начинал совершать свой утренний намаз.

Через час караван снялся со стоянки и опять медленно, как огромная сороконожка, пополз вверх по узкой горной дороге…

Большая, коек на двадцать, палата была набита безрукими, безногими, перетянутыми бинтами и лежащими под капельницами людьми. Все они что-то делали, дабы скоротать тоскливое больничное существование. Одни писали письма, другие резались в домино, третьи читали или травили друг другу анекдоты. Некоторые просто лежали и смотрели в потолок. В углу, рядом с кроватью полностью замотанного в бинты человека, стояла широкая детская коляска для близнецов, внутри которой мирно посапывали два малыша; рядом прикорнула на сдвинутых стульях молодая хрупкая женщина. Человек в бинтах пришел в себя и громко застонал. Женщина мгновенно вскочила со своего импровизированного ложа и склонилась над ним.

– Я здесь, Андрюша! – сказала она. – Что тебе, родной?..

– Пить!

Она намочила в стакане воды жгут бинта и, поднеся его к потрескавшимся от жара губам, виновато сказала:

– Военврач велел только губы мочить.

К ней, опираясь, на костыль, подошел молодой раненый в наброшенном поверх пижамы кителе с сержантскими погонами на плечах:

– Везла бы ты домой сосунков, сестренка, присмотрим мы за лейтенантом!

Закусив губу, та упрямо замотала головой и, схватив стоящую в углу швабру, начала протирать пол палаты.

Сержант отошел к раскрытому окну и стал вглядываться в городскую толчею, просматривающуюся сквозь прутья забора и листву деревьев, окружающих госпиталь.

– Закурить не найдется, земеля? – дотянулся до него костылем здоровенный раненый, лежащий на высокой кровати, с подвешенными на растяжках, забинтованными ногами.

– Ожил, земеля! – улыбнулся сержант, протягивая пачку «Явы». – А вчера из тебя лишь мат с юшкой…

– Блин, я до министра обороны дойду, суки! – глубоко затягиваясь сигаретой, проскрипел зубами тот. – Нас из Герата на «тюльпане»… Ящиков пятнадцать «груза двести» и нас, тяжелораненых, больше ста, всех вперемешку, и салабонов, и «полканов»… Вместо Ташкента в Мары, в Туркмении ссадили. «Тюльпан» на крыло – и назад в Афган, а нас навалом на песок у взлетной полосы… Жара – сорок в тени, ни кустика, до стекляшки аэропорта версты две…

– Вот суки! – вырвалось у сержанта.

– Военврач бегает между нами, что делать, не знает, у самого слезы на глазах… У него ни бинтов, ни йода, блин!.. Кричит: «Погодите, не умирайте – заберут вас скоро!» Ага-а, забрали, блин! Три «газона» с туркменскими ментами подъехали. Менты сытые, из глаз масло льется!.. Смотрят они на нас, как на зверей в зоопарке, смеются: «На все воля Аллаха – вас здесь никто не ждал!» Шесть часов мы на этой полосе загорали. За это время человек пятнадцать тяжелораненых «грузом двести» стали, а остальные поползли по бетонке к стекляшке, а за ними полосы кровавые и мухи их азиатские роем…