Тайны Питтсбурга - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Чабон cтр.№ 56

— Мау-Мау, — сказал я, когда она вернулась из туалета. Запретное имя само собой сорвалось у меня с языка, хотя я совершенно о нем забыл.

— Ах, Арт, как давно это было!

Я согласился, но, кажется, мы с ней говорили о совершенно разных вещах.

— Что происходит? — спросил я. — Что это было?

— Это страсть, — ответила она. — По-моему, это просто безумная страсть. — Она хихикнула.

— Это ты подстроила утренний телефонный звонок?

— Какой звонок? — спросила она и посмотрела мне в глаза, слегка покраснев.

— Мау-Мау, так у нас никогда еще не было. Мау-Мау.

— Мы должны вернуть себе друг друга.

— Я уже вернулся, — сказал я.

И, лежа рядом с ней на полу гостиной, когда ее голова покоилась на моем плече, а дыхание щекотало мне кожу и последние солнечные лучи бросали оранжевые отсветы на ковер, я на мгновение почувствовал, что действительно вернулся. Я ослаб и устал, будто только что хорошо поплавал. Флокс шептала мне что-то в ухо, извиняясь и мило бранясь. Пока она говорила, легкий ветер перебирал влажные волосы у меня в паху и казалось, что от ее слов у меня по телу пошли мурашки; мне стало прохладно, и я свернулся вокруг нее и прошептал: «Я вернулся». Однако едва наркотическое действие секса стало понемногу проходить, едва ко мне вернулись жизненные силы, а циркуляция крови в моей обездвиженной руке нарушилась и кисть онемела, я засомневался, забеспокоился и стал снова взвешивать, к чему лежит мое сердце. Я никак не мог понять, действительно ли люблю Флокс, или меня привела к ней пошлая необходимость спустить последний гетеросексуальный пар. Я подумал, терзаясь мучительным чувством вины, об Артуре и том, как он когда-то сказал, что не существует такого явления, как бисексуальность, что ты либо одно, либо другое. Наверное, я все еще верил в абсолюты. Я не знал, что скажу ему, когда увижу снова, и не надо ли мне что-то сказать Флокс, прямо сейчас, сию минуту, пока все не зашло еще дальше. Мне становилось все неуютней и неуютней в оковах объятий Флокс на этом ковре. Мне хотелось курить, хотелось отклеить от нее свою кожу, которую покалывало. Когда она заговорила о письме, что оставила на моем пороге, заговорила смеясь, будто прошло уже двадцать лет, я резко сел.

— Письмо! — воскликнул я.

— Да, я знаю, и мне очень стыдно. Артишок. Иди сюда, — позвала она, потянув меня назад за плечи. — Я даже не помню, что там нагородила. Наверняка всякую глупость.

— Нет!

— Тебе так не показалось?

— Нет! В смысле… — Я встал, пристыженный, и принялся оглядываться в поисках своей брошенной на пол рубашки. Сделал глубокий вдох. — Я его потерял.

— Арт!

— Нет, я хочу сказать, оно у Кливленда. — Рубашка оказалась в другом конце комнаты. Сигареты лежали в ее кармане, и я какое-то время копался в полупустой пачке. Что угодно, лишь бы не встречаться с ней взглядом.

— У Кливленда? А почему оно у него?

— Я верну его, не волнуйся. Он взял его совершенно случайно. — Вспыхнула спичка. — А я с тех пор его не видел. Он это… был занят.

— Я недавно его видела, — медленно произнесла она. — Он ничего об этом не сказал.

Только тогда я повернулся к ней:

— Видела Кливленда? Где?

— Только он вел себя как-то странно. Арт, а он, случайно, не прочитал мое письмо?

— Странно? Что он делал?

— Арт, Кливленд читал мое исключительно личное письмо? — Она уже стояла на ногах, уперев руки в голые бока и тряхнув своими разлетающимися волосами. Из комнаты ушел почти весь свет.

— Нет, — ответил я. — Конечно нет.

— Это хорошо. — Она подошла, взяла мое лицо в ладони и поцеловала. Я только что затянулся. Наши губы разомкнулись, и тогда я осторожно выпустил дым, ненавидя себя за то, что снова солгал и с трудом дождался окончания поцелуя. — Наверное, это не имеет никакого значения, — добавила она.

— Видишь ли, к этому моменту он уже вполне мог его прочитать, — робко предположил я. — Ты же знаешь Кливленда.

— Это уже не важно. — Она снова меня поцеловала — беззаботно чмокнула в губы, отпуская на свободу. — Я умираю от голода. Давай закажем пиццу? Как ты на это посмотришь?

Одетые лишь наполовину, мы сидели на противоположных концах подоконника, соединив ноги, и глядели на улицу — высматривали разносчика пиццы.

— Последнее время я много гуляла, — поделилась она, проводя пальцем по моей голени. — Долгие, долгие прогулки. С тех пор как… с тех пор как начались проблемы. Иногда это помогает мне все обдумать. Иногда я просто иду и иду без единой мысли в голове.

— Одна? — Мне было трудно представить Флокс, которая отправляется на долгую экскурсию или вообще куда-нибудь отправляется в одиночестве.

— Да, одна. За последнее время я свыклась с одиночеством.

— Прошло всего десять дней. Флокс. Тебя послушать, так я успел обогнуть мыс Горн.

— Ну, мне тяжело дается одиночество. Это были долгие десять дней.

Она отвернулась, делая вид, что смотрит на двух скачущих по лужайке дроздов. Сначала я видел только ее профиль, этот контур, который знал так хорошо, и тусклый свет, падающий ей на ухо, массу знакомых теней и бликов, черноту вдоль крыла ее прямого носа, блеск тонкого пушка над верхней губой. И он нравился мне, как всегда, ее профиль, так что я пододвинулся поближе, чтобы всмотреться в него, окинуть быстрым, но пристальным взглядом, как репродукцию в альбоме, чтобы увидеть одновременно и целое, и детали, запечатлеть в памяти правильные черты и тот египетский эффект, что создавали чуть островатый подбородок, дивный переход от уха к челюсти и линия скулы. Я смотрел, и это уже был не профиль, потому что профили на самом деле не существуют сами по себе; это было лицо Флокс, и я любил его. Потом я неожиданно заметил движение: дрогнула ее нижняя губа, затрепетали ноздри, по щеке потекли слезы, и я разглядел, что она притворялась, будто наблюдает за птицами на траве.

В постели той ночью все снова было шумно и быстро, и она опять взяла всю инициативу на себя; и я вдруг понял — наверное, это было неизбежно, — что стою на четвереньках, так-то вот; я распластался и уткнул лицо в подушки. А она странным звонким голосом, который прорезал любую преграду, посетовала, что не может меня трахнуть, — должен же быть какой-то способ; и что-то примитивное глубоко во мне вздрогнуло и очнулось. Я перекатился на бок, задыхаясь, и впал в ступор. Флокс начала всхлипывать, а я гадал, разжимая кулаки, что заставило ее плакать: страх перед собственным желанием, его невыполнимость или, напротив, осознание того, что оно вполне возможно, потому что я каким-то образом изменился.

— Я не то хотела сказать, — произнесла она и упала на кровать.

— Все в порядке, — ответил я.

Встав рядом с ней на колени, я перебирал пальцами ее посветлевшие волосы. Я говорил ей слова, которые тут же пропадали из памяти. Через десять минут мы начали все сначала, и хотя мне хотелось, чтобы на этот раз все вышло нежнее и медленнее, хотелось держать ее в объятиях и длить наслаждение, немедленно завязалась борьба; мы кусались и вскрикивали; я — опять неожиданно для себя — поставил ее в позу, которую недавно принял сам. Я разглядывал так и этак ее поблескивающую спину до взлохмаченного и далекого затылка.