Приключения Кавалера и Клея - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Чабон cтр.№ 5

Покинув «Монументы Фаледера», не столь отдаленные от его квартиры на Майзеловой улице, Бернард Корнблюм направился домой, а мозг его тем временем уже начал гнуть и укладывать арматуру крепкого и изящного плана. В 1890-х годах, живя в Варшаве, Корнблюм вынужденно ввязался в преступную жизнь вора-домушника, и перспектива тайного извлечения Голема из его нынешнего местопребывания пробудила грешные воспоминания о газовых светильниках и похищенных драгоценностях. Но стоило только старому фокуснику войти в парадную своего дома, как все его планы изменились. Привратница высунула голову из своей будки и сообщила, что Корнблюма в его квартире ждет некий молодой человек. Симпатичный мальчик, сказала она, вежливый и прилично одетый. Разумеется, добавила привратница, другого визитера она бы заставила подождать на лестнице, но тут ей показалось, что она узнала в молодом человеке бывшего ученика герра профессора.

Те, кто зарабатывает себе на жизнь, играя с катастрофой, развивают в себе способность пессимистического воображения, что зачастую почти неотличимо от проницательности. Бернард Корнблюм сразу же понял, что нежданным визитером должен быть Йозеф Кавалер, и сердце его упало. Еще несколько месяцев тому назад Корнблюм услышал, что этот мальчик уходит из художественного училища и эмигрирует в Америку. Должно быть, что-то пошло не так.

Когда его старый учитель вошел в квартиру, Йозеф встал, прижимая к груди шляпу. На нем был новый костюм из превосходного шотландского твида. По румянцу на щеках и явному избытку заботы о том, чтобы не стукнуться головой о низкий скошенный потолок, Корнблюм понял, что мальчик изрядно пьян. Впрочем, мальчиком его уже нельзя было назвать — Йозефу скоро должно было стукнуть девятнадцать.

— Что случилось, сынок? — спросил Корнблюм. — Почему ты здесь?

— Я не здесь, — ответил Йозеф. Широко расставленные глаза этого бледного и веснушчатого юноши, черноволосого, с носом одновременно и крупным, и чуть приплюснутым на вид, были слишком оживлены сарказмом, чтобы сойти за задумчивые. — Я на поезде до Остенде. — Явно переигрывая. Йозеф притворился, что сверяется с часами. По нестандартности жеста Корнблюм заключил, что он вовсе не притворяется. — Сейчас, видите ли, я как раз проезжаю Франкфурт.

— Вижу.

— Да. Вот так. Все состояние моей семьи было истрачено. Все, кому следовало дать взятку, ее получили. От нашего банковского счета ничего не осталось. Был продан страховой полис моего отца. Драгоценности моей матери. Фамильное серебро. Картины. Почти вся хорошая мебель. Медицинское оборудование. Акции. Облигации. И все ради того, чтобы я, счастливчик, мог сидеть в этом поезде, понимаете? В вагоне для курящих. — Йозеф выдул клуб воображаемого дыма. — Чтобы я мчался через Германию по пути в старые добрые США. — Концовку фразы он произнес на гнусавом американском английском. На слух Корнблюма, акцент у него был вполне пристойный.

— Мальчик мой…

— И все мои документы в порядке, будьте уверены. — Опять американская концовка.

Корнблюм вздохнул.

— Выездная виза? — догадался он. В последние недели до него постоянно доходили истории о множестве подобных отказов в последнюю минуту.

— Мне сказали, что там не хватает печати. Одной-единственной печати. Я сказал, что такого просто не может быть. Все было в полном порядке. У меня имелся перечень, составленный самим младшим помощником секретаря по выездным визам. Я показал чиновникам этот перечень.

— И что?

— Они сказали, что требования изменились сегодня утром. Была получена директива, телеграмма от самого Эйхмана. Меня ссадили с поезда в Хебе. В десяти километрах от границы.

Корнблюм с кряхтением опустился на кровать — он страдал от геморроя — и похлопал по покрывалу. Йозеф сел рядом и опустил лицо на ладони. Затем он с содроганием выдохнул. Плечи его напряглись, на шее выступили натянутые сухожилия. Юноша явно боролся с желанием зарыдать.

— Послушай, — быстро сказал старый фокусник, надеясь предотвратить слезы, — послушай меня. Уверен, тебе удастся выпутаться из затруднения. — Слова утешения прозвучали чуть более напряженно, чем хотелось бы Корнблюму, но он уже начинал испытывать легкие опасения. Выло уже далеко за полночь, а от парнишки так и веяло отчаянием, скорым взрывом. Все это не могло не тронуть Корнблюма, но он вдобавок занервничал. Прошло уже пять лет с тех пор, как он, к ныне горькому своему сожалению, ввязался в злоключения с этим безрассудным и невезучим мальчиком.

— Идем, — сказал Корнблюм, с неловкостью похлопывая юношу по плечу. — Твои родители наверняка беспокоятся. Я провожу тебя до дома.

Слова стали толчком. Сделав резкий вдох, точно человек, собирающийся спрыгнуть с горящей палубы в ледяное море, Йозеф разрыдался.

— Я уже один раз их покинул, — сумел выговорить он, мотая головой. — Еще раз у меня просто не получится.

Все утро, пока поезд вез его к Остенде и желанной Америке, Йозефа мучило горькое воспоминание о прощании с семьей. С одной стороны, он не плакал, а с другой — не особенно успешно переносил рыдания мамы и дедушки, знаменитого исполнением роли Витека на премьере оперы Яначека «Средство Макропулоса» в 1926 году в Брно и, как это часто бывает у теноров, не умевшего скрывать своих чувств. Однако Йозеф, подобно многим девятнадцатилетним парнишкам, находился под тем ложным впечатлением, что его сердце уже не раз бывало разбито, и гордился воображаемой стойкостью этого своего органа. Привычка юношеского стоицизма позволила ему остаться спокойным в дедушкиных слезливых объятиях тем утром на вокзале. Йозеф также испытывал позорную радость в связи с отъездом. Он не столько рад был покинуть Прагу, сколько восторгался тем, что отправляется в Америку, в дом своей американской тетушки и кузена по имени Сэм, в невообразимый Бруклин с его ночными ресторанами, крутыми парнями и «Уорнер Бразерс» — короче говоря, туда, где шик-блеск. Та же самая жизнерадостная черствость, которая не давала Йозефу замечать боль расставания с семьей и единственным домом, какой он знал, также позволяла ему уверять себя в том, что это только вопрос времени, прежде чем все они снова воссоединятся в Нью-Йорке. А кроме того, ситуация в Праге теперь определенно была хуже некуда. Так что на вокзале Йозеф не вешал голову, держал щеки сухими и затягивался сигаретой, решительно уделяя больше внимания другим путникам на платформе, окутанным паром локомотивам, немецким солдатам в элегантных шинелях, нежели членам своей семьи. Он поцеловал колючую щеку дедушки, выдержал долгое объятие мамы, обменялся рукопожатием с отцом и младшим братишкой Томасом, который вручил ему конверт. Йозеф с заученной рассеянностью сунул конверт в карман, стараясь не обращать внимания на то, как задрожала при этом нижняя губа Томаса. Затем, когда Йозеф уже забирался в вагон, отец вдруг ухватил его за полы пальто и стянул назад на платформу. Развернув сына к себе, доктор Кавалер сжал его в слезливом объятии. Когда сырые от слез отцовские усы коснулись его щеки, Йозеф испытал страшное потрясение. Он аж отпрянул.

— Увидимся на страничке юмора, — сказал Йозеф. «Весело и беспечно, — напомнил он себе. — Весело и беспечно. В моих рисунках их надежда на спасение».