Аболи подумал: возможно, Хэл прав. Он больше не мальчик. За месяцы, проведенные на стенах, он окреп, Аболи сам видел, как он соперничает в силе с Большим Дэниелом.
— Оставьте меня здесь, я поговорю с ним как мужчина с мужчиной и найду вас позже! — крикнул Хэл.
— Нет, сэр Хэл! — закричал Большой Дэниел. — Может, ты и сможешь его побить, да только нога у тебя прокушена до кости. Отложи вражду с голландцем на потом. Сейчас ты нужен нам. За ним придет сотня зеленых мундиров.
— Да! — подхватили Уолли и Стэн. — Останьтесь с нами, капитан.
— Мы тебе верим, — сказал Нед Тейлор. — Без штурмана мы не найдем путь в дикой местности. Ты не можешь сейчас нас покинуть.
Хэл колебался, сердито оглядываясь на быстро приближавшегося всадника. Потом он взглянул на девушку в карете. Сакина умоляюще смотрела на него.
— Ты серьезно ранен. Посмотри на свою ногу. — Она высунулась из дверцы кареты, оказавшись совсем близко, и сказала негромко, так, что только он мог услышать ее в грохоте колес и копыт: — Останься, Гандвейн.
Он посмотрел на кровь и лимфу, которые сочились из глубокого укуса. Пока он колебался, Большой Дэниел пробежал назад и вспрыгнул на ступеньки кареты.
— Я позабочусь о нем, — сказал он и взял у Альтуды заряженный мушкет. Спрыгнул на дорогу и стоял, проверяя фитиль и целясь. Он подождал, пока карета отъехала, а полковник Шредер приблизился.
Несмотря на все просьбы и уговоры, Хэл побежал назад, чтобы присоединиться к Дэниелу.
— Дэниел, не убивай этого олуха.
Он хотел объяснить, что у них со Шредером счеты, за которые в ответе только судьба. Никто не может встать между ними, тут дело рыцарской чести, но времени на подобные романтические объяснения не было.
Шредер подскакал на расстояние выстрела и встал в стременах.
— Катинка! — кричал он. — Не бойся, я спасу тебя, дорогая! Я не позволю этим негодяям увезти тебя.
Он достал из-за пояса заряженную пистоль и держал ее на ветру, чтобы разгорелся фитиль. Потом лег на шею лошади и вытянул руку с пистолью.
— Прочь с дороги, мужлан! — крикнул он Дэниелу и выстрелил. Его правую руку высоко отбросило отдачей, голову окутал синий дым, но пуля пролетела мимо, ударила в землю у правой ноги Дэниела и забросала его камешками.
Шредер бросил пистоль и достал из ножен Нептунову шпагу. Блеснула золотая отделка рукояти.
— Я разрублю тебе башку до зубов! — крикнул он, высоко занося клинок. Дэниел опустился на одно колено и позволил лошади Шредера подскакать еще на несколько шагов.
Близко, подумал Хэл. Слишком близко. Но Дэниел недрогнувшей рукой держал мушкет и взвел затвор. На мгновение Хэлу показалось, что сбываются худшие его опасения, но затем, изрыгнув столб пламени и серебристого дыма, мушкет выстрелил.
Возможно, Дэниел услышал крик Хэла, или лошадь была более крупной и верной мишенью, чем всадник на ее спине, но боцман прицелился в широкую покрытую потом грудь, и тяжелая пуля попала в цель. На полном скаку лошадь Шредера под ним рухнула. Он перелетел через ее голову, грянувшись оземь лицом и плечом.
Лошадь била ногами, лежа на спине, мотая головой из стороны в сторону, из раны у нее на груди потоком била кровь. Затем ее голова со стуком ударилась о землю, и, испустив последний фыркающий вздох, лошадь застыла.
Шредер неподвижно лежал на пропеченной солнцем дороге, и Хэлу показалось, что у него сломана шея. Он едва не кинулся на помощь, но Шредер сделал несколько судорожных движений, и Хэл остановился. Карета быстро уходила вперед под общий крик:
— Вернись, Гандвейн!
— Оставьте этого выродка, сэр Генри!
Дэниел подскочил, схватил Хэла за руку.
— Он не мертв, а мы скоро будем, если еще задержимся!
И потащил Хэла за собой.
Несколько первых шагов Хэл сопротивлялся и пытался вырваться из рук Дэниела.
— Так не может кончиться! Разве ты не понимаешь, Дэниел?
— Хорошо понимаю, — ответил Дэниел.
В этот момент Шредер сел посреди дороги. Камни порвали ему кожу на щеке, но он силился встать, падая и вновь поднимаясь.
— С ним все в порядке, — сказал Хэл с облегчением, удивившим его самого, и позволил Дэниелу увести себя.
— Да, — согласился Дэниел, когда они догнали карету. — Настолько в порядке, что при следующей встрече он отрубит твои желуди. Мы от него так легко не избавимся.
Аболи сбавил ход, давая им возможность догнать карету; Хэл ухватился за упряжь передней лошади и позволил поднять себя. Оглянувшись, он увидел, что Шредер весь в крови и в пыли стоит посреди дороги. Пошатываясь, как пьяный, он двинулся за каретой, размахивая шпагой.
Карета быстро удалялась, и Шредер отказался от попыток догнать ее. Он закричал:
— Клянусь Богом, Генри Кортни, я приду за тобой, даже если идти придется до самих врат ада. Ты у меня в глазах, сэр, ты у меня в сердце!
— Когда придешь, прихвати шпагу, которую украл у меня, — крикнул в ответ Хэл. — Я разрублю тебя ею, как молочного поросенка, чтобы дьявол мог тебя поджарить.
Моряки захохотали и начали делать непристойные прощальные жесты.
— Катинка! Моя дорогая! — Шредер сменил тон. — Не отчаивайся! Я тебя спасу. Клянусь могилой отца. Я люблю тебя больше жизни!
Все время пока раздавались крики и звучали мушкетные выстрелы, Ван де Вельде съеживался на полу кареты, но теперь он сел на сиденье и посмотрел на поверженную фигуру на дороге.
— Он что, спятил? Как он смеет так обращаться к моей жене? — Побагровевшее лицо с вислыми щеками повернулось к Катинке. — Мефрау, надеюсь, вы не давали этому мужлану оснований так к вам обращаться?
— Уверяю, минхеер, его развязность для меня еще большее потрясение, чем для вас. Он оскорбил меня, и я умоляю вас при первой же возможности наказать его, — ответила Катинка, одной рукой держась за дверцу кареты, другой придерживая шляпу.
— Я сделаю лучше, мефрау. На следующем же корабле он вернется в Амстердам. Я не потерплю здесь подобную дерзость. Более того, именно он виноват в том, что мы оказались в столь тяжелом положении. Он командир гарнизона и замка, и пленные — на его ответственности. Их побег — следствие его пренебрежения своими обязанностями и непригодности к подобной службе. Ублюдок не имеет права так к вам обращаться.
— О нет, имеет, — вмешалась Сакина. — Полковник Шредер завоевал ее милость. Ваша жена так часто лежала под ним, задрав ноги, что он имеет право называть ее милой; а если захочет быть более честным — то шлюхой и развратной девкой.
— Замолчи, Сакина! — завизжала Катинка. — Ты спятила? Помни свое место. Ты рабыня!
— Нет, мефрау. Я больше не рабыня. Я свободная женщина. Более того, сейчас вы в моей власти, — ответила Сакина, — и я могу говорить вам все, что хочу, особенно если это правда. — Она повернулась к Ван де Вельде. — Ваша жена и бравый полковник так откровенно играли в зверя с двумя спинами, что об этом болтала вся колония. Они посадили вам на голову пару рогов, которые чересчур велики даже для вашего жирного тела.