На последний Хэллоуин он наряжался скелетом – во все черное, только на руках и ногах были нарисованы белые кости.
Это был такой же скелет. Во сне он поднял костлявую руку и поманил его к себе.
В этот миг он проснулся. Кино кончилось.
* * *
– Утро, – проговорил парень.
Так он здоровался с ними каждый день, с тех пор как они его научили. Это вышло случайно. Просто он присутствовал в комнате и слышал, как Пол, очнувшись после того, как потерял сознание на полу у Галины, спросил у Джоанны, который час: «Что сейчас – утро?»
Парень повторил слово несколько раз, словно пробуя на вкус. И теперь так здоровался с ними.
В это утро, которое стало их третьим или четвертым в этом месте, парень ждал ответа.
– Доброе утро, – отозвалась Джоанна.
Парень поставил на пол завтрак – колбасу с кукурузными лепешками – и ушел.
Они находились в каком-то доме в Колумбии.
Но где именно в Колумбии, невозможно было узнать, поскольку их наружу не выпускали. Окна были забиты. И не доносилось почти никаких звуков – только отдаленный шум проезжающих машин да долетающие бог знает откуда мелодии и крики попугая. Они понимали одно: это не был дом Галины.
Их куда-то перевезли.
Вызывающая чувство клаустрофобии комната с засаленными матрацами на полу и двумя пластмассовыми стульями. В углу ведро.
Вот и все.
В то утро Джоанна очнулась первой. Ей не удалось привести его в чувство, хотя она перепробовала все – разве что не прыгала на нем. Тогда она попыталась открыть дверь. Не получилось. Зато смогла приоткрыть ставень, но только для того, чтобы убедиться, что окно за ним накрепко забито досками.
Когда Пол пришел в сознание и пьяно огляделся, то увидел, что Джоанна сидит на полу, раскачивается и причитает:
– О Боже… О Боже…
Он, конечно, попытался ее успокоить, а сам старался разобраться в том, что произошло, и сбросить отупение, пеленой обволакивавшее голову. Джоанна казалась удивительно далекой, даже когда он обнимал ее, словно куда-то упрямо отодвигалась. И Пол понимал почему.
– Извини, Джоанна, – проговорил он. – Извини за то, что тебе не поверил.
– Ничего. О'кей. Все в порядке.
– Понимаешь, подменить ребенка… Это казалось настолько смехотворным! Я не мог себе представить…
– Где она, Пол? – прервала его жена. – Чего они хотят?
На этот вопрос было непросто ответить.
В первый день они никого не видели, кроме того парня. Он, как и остальные, был одет в пятнистый камуфляж. Держал винтовку, которая казалась слишком велика для него. Ему было не больше четырнадцати лет. И он ничего не говорил, кроме своих «добрых утр».
На следующий день появился некто более важный: мужчина лет тридцати. Пол, кажется, узнал его лицо – успел увидеть в последний момент, прежде чем выяснилось, что он лежит на полу и пялится в потолок.
– Мы не занимаемся политикой, – начал Пол, как только этот человек вошел и закрыл за собой дверь. – Я работаю в области страхования. – Это напомнило ему кое о чем еще. – Мы не богаты.
– Вы полагаете, мы бандиты? – повернулся к нему незнакомец. Он говорил на сносном английском. На плече у него висела штуковина вроде «Калашникова», но агрессивности он не проявлял, наоборот, вроде бы даже сочувствовал.
– Где мой ребенок? – спросила Джоанна. – Верните моего ребенка. Пожалуйста.
– Вопросы здесь задаю я, – ответил колумбиец. Отнюдь не грубо – просто констатируя факт. – Вас захватила ФАРК. – Он расшифровал аббревиатуру на случай, если его пленники не поняли. – Революционные вооруженные силы Колумбии. Мы – законный глас колумбийского народа. – Пол решил, что эту речь их тюремщик произносил уже сотни раз. – Вы – наши политические заключенные. Ясно?
– Мы ничем вам не можем помочь, – возразил Пол. – Мы не занимаемся политикой. И у нас нет денег…
Его прервал удар прикладом в живот – достаточно сильный и точный, чтобы он согнулся и рухнул на колени.
– Пол! – в ужасе вскрикнула Джоанна. Естественная реакция жены, если на ее глазах избивают мужа.
– Зарубите себе на носу, – как ни в чем не бывало продолжал колумбиец, – если я задаю вопросы, на них надо отвечать. Итак, вы – политические заключенные Революционных вооруженных сил Колумбии. Ясно?
– Да. – Пол все еще стоял на коленях и разевал рот, не в силах восстановить дыхание после удара в солнечное сплетение.
– Вы не будете пытаться бежать. Ясно?
– Да. – Пол вновь постарался преодолеть сплошную стену боли и почти сумел разогнуться.
– Вы будете удаляться от двери, когда мы входим. Вы будете удаляться от двери, когда мы выходим. Вы не будете подходить к окнам. Так?
– Так. Мы поняли.
– Как вы себя чувствуете? – Этот вопрос он задал Джоанне.
– Тошнит. – Ее голос был абсолютно бесцветным, словно она отчаянно пыталась сохранить хоть какое-то самообладание, но это плохо удавалось. – Кажется, сейчас вырвет.
Колумбиец кивнул, словно именно этого ожидал.
– Escopolamina.
– Что? – Джоанна решилась нарушить правило, запрещающее задавать вопросы, но на этот раз без последствий.
– Уличный наркотик. Им пользуются, когда хотят украсть туристов. – Колумбиец недовольно вздохнул, словно был выше такого занятия, как похищение людей. – Мы опоздали. Она испугалась.
«Галина, – подумал Пол. – Он говорит о Галине».
– Она что-то подсыпала нам в кофе, – безучастно проговорила Джоанна.
Колумбиец пожал плечами:
– Завтра почувствуете себя лучше. Намного лучше. – Он повернулся и пошел к выходу. Но на пороге остановился, словно ждал, чтобы ему открыли дверь. Обернулся и выжидательно посмотрел на них.
Чего он хотел?
– Ах да, – пробормотал Пол, взял Джоанну за руку и отвел к противоположной стене.
– Хорошо, – одобрил колумбиец, словно обращался к детям, которые прибрались в комнате, как их учили.
Вышел и закрыл за собой дверь.
* * *
Большую часть времени они проводили одни со своими воспоминаниями. По очереди говорили о том, что им нравилось в Нью-Йорке. И, как ни странно, даже о том, что их раздражало. Толпы людей на праздники. Массы приезжих на День благодарения и Рождество, которые делали город чужим и заполняли все пространство от Таймс-сквер до Хьюстон-стрит. Пола всегда раздражала людская толкучка, но теперь он тепло вспоминал веселую давку на улицах. Всепроникающий запах неубранного мусора сейчас казался недостающим ароматом, по которому стоило скучать. А мешающие проходу строительные краны, перерытые улицы и приземистые фургоны «Консолидейтед Эдисон»
[16]
по всему городу, которые таксистам приходилось объезжать, вспоминались словно своеобразные аттракционы городских развлечений.