Большое зло и мелкие пакости - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Устинова cтр.№ 19

Ну конечно. Сказать неловко. Деньги вообще тема неловкая, особенно для российского человека. Российский человек о деньгах думать не должен. Его не должен занимать вопрос, чем заплатили за водку и бутерброды с ветчиной, в широком ассортименте представленные на школьном банкете.

— Впрочем, тех, кто не сдает, мы все равно пускаем, — продолжила директриса и трубно высморкалась в клетчатый носовой платок, в несколько заходов выуженный из кармана, — у всех ведь разные жизненные обстоятельства, вы понимаете…

Про разные жизненные обстоятельства Игорь все понимал хорошо. Месяц назад у него сломалась машина. Сломалась как-то на редкость подло, так что за ее ремонт пришлось выложить чуть не триста баксов — почти все, что удалось накопить за все время службы “верой и правдой”.

— Вы обязательно поговорите с Тамарочкой! По правде говоря, она все знает лучше меня. Это ее выпуск, и она этим вечером занималась очень много! Столько сил, и такая ужасная история…

Кудельки снова задрожали, и старческая, искривленная артритом рука судорожно сжала клетчатый мужской платок.

— Да будет вам, — вступил в разговор “Федор Иванович Анискин”, — мы во всем разберемся. Вы-то ни в чем не виноваты! У вас же школа, а не режимное предприятие с охраной и контрольно-следовой полосой!

Директриса усердно закивала, изо всех сил соглашаясь, что у нее школа, а не режимное предприятие.

— И ящик с записками Тамара придумала? — уточнил Анискин-Никоненко.

— Ну конечно! Ведь это так интересно — получить записочку от старого друга или… подруги. Это что-то вроде игры. А что? Вам не нравится?

— А почему их не раздали, эти записки?

— Я… не знаю, — испуганно сказала директриса и, вытянув щуплую шею, осторожно заглянула Никоненко за спину, как будто проверяя, на месте ли ящик, — это у Тамары надо спросить. Может, она забыла или забегалась и не успела…

— Конечно, спросим, — согласился капитан, — а вот… Потапов Дмитрий, как его по батюшке?

— Дмитрий Юрьевич Потапов, — старательно выговорила директриса, — наша гордость. Единственный из наших выпускников, кто достиг больших успехов на таком сложном поприще, как государственная служба, и мы очень благодарны Дмитрию Юрьевичу за то, что он сегодня приехал.

Она говорила с таким энтузиазмом и так складно, что Никоненко быстро глянул по сторонам — не видно ли где поблизости самого Дмитрия Юрьевича. Но поблизости никого не было, только чуть-чуть шевелилась, как от сквозняка, оконная створка.

— Он приехал к началу вечера или попозже? — Эта створка почему-то заинтересовала Игоря, но посмотрел он не на нее, а на противоположную стену, где была одна-единственная дверь с надписью “Для девочек”.

— Перед самым началом. Никто и не ждал. Его, конечно, пригласили, но мы были уверены, что Дмитрий Юрьевич не придет. Он же очень занятой человек…

Ни разу она не сбилась с “Дмитрия Юрьевича” на “Диму” или просто на “Потапова”, хотя вряд ли он был “Дмитрий Юрьевич”, когда числился в ее учениках.

— …нам и в его приемной сказали, что приглашение он получил, но точно еще не знает, поедет или нет. Даже сегодня утром Тамарочка звонила, и ей ответили, что Дмитрий Юрьевич никаких распоряжений не давал и вряд ли приедет…

Никоненко насторожился, и “Федор Иванович Анискин” исчез, подмигнув ему на прощанье лукавым глазом.

— А с кем она разговаривала в его приемной?

— Ох, я точно не знаю. Вы бы у нее спросили… Она лучше меня расскажет. С его секретарем, наверное. А потом он так неожиданно приехал — с охраной даже, и на “Мерседесе”, и сразу позвонили из администрации, а потом и префект подъехал… — От страшных воспоминаний о префекте голос у нее стал совсем тоскливый, и Никоненко понял, что ничего от нее не добьется. Весь вечер она так старательно боялась префекта и “самого Потапова Дмитрия Юрьевича”, что вряд ли заметила хоть что-нибудь из того, что происходило на школьном вечере, а Игорь Никоненко внезапно стал подозревать, что происходило что-то очень интересное. Именно на вечере, а не после него.

И створка окна шевелилась красноречиво.

Со стороны лестницы послышались шаги, гулко отдававшиеся в пустом актовом зале, Никоненко оглянулся, и директриса воскликнула с облегчением:

— Вот и Тамара! Тамара, вот… товарищ из милиции хотел с тобой поговорить про записки.

— И еще про Потапова, — добродушно добавил Игорь, поднимаясь с неудобного, цепляющего за брюки стула.

Ему нужна была секунда, чтобы подумать. Эта самая неизвестная Тамара появилась вовсе не с той стороны, с которой должна была появиться, и это было странно. Так странно, что он даже не сразу взглянул на нее, пытаясь объяснить себе это ее появление.

— Я покурить выбежала, — объяснила Тамара жалобным контральто, — от всех этих дел я чуть в обморок не упала, честное слово!.. А вы как, Мария Георгиевна? Получше? — И, повернувшись к Никоненко могучим бюстом, пояснила: — Мне даже пришлось Марии Георгиевне валокордин накапать, она так переживала. И все остальные… переживали. Ужас какой!

У нее были черные горячие глаза, круглые и любопытные, никак не соответствовавшие общему внушительному облику, и она совсем не казалась испуганной. Ей любопытно, определил Никоненко. Любопытно и не страшно. Жалобное контральто — для него и для директрисы.

— А как вас зовут? — спросила Тамара, обливая его горячим взглядом быстрых сорочьих глаз. — Меня зовут Тамара Селезнева. Раньше я была Уварова, а еще раньше Борина.

Вопрос был задан тоном девчонки, которая только что приехала в пионерлагерь и многого ожидает от предстоящего лета. Игорь смотрел на нее во все глаза.

— Меня зовут Никоненко Игорь Владимирович. Я из уголовного розыска.

— Ты расскажи про записки, Тамарочка, — распорядилась директриса, у которой многолетняя привычка командовать взяла верх над страхом перед милиционером, — про записки и про то, как ты Дмитрия Юрьевича приглашала.

В одну секунду Тамара из лихой пионерки превратилась в добропорядочную активистку школьной самодеятельности, повернулась к Никоненко и вздохнула глубоко, как бы приготовляясь выложить как можно больше ценных сведений, но вновь появившийся вместо Никоненко Федор Иванович Анискин, деревенский детектив, ее перебил.

— А что там на улице? — спросил он самым задушевным тоном. — Все еще дождь?

— На улице? — переспросила сбитая с толку активистка. — На улице… да, дождь.

— Люблю дождь, — объявил “Анискин”, — после весеннего дождя все в рост пойдет. Хорошо!

Директриса и активистка переглянулись с недоумением, но недоумение у них было разное — у директрисы жалобное и неуверенное, а у Тамары бойкое и, пожалуй, веселое.