– Тебя обнаружат утром, – бросил он на прощание Юсуфу Али.
– Подожди, – хриплым, приглушенным шепотом остановил его начальник охраны. – Я выполнил все, о чем ты меня просил. Ты не должен оставлять меня здесь.
– Тебя скоро найдут.
– Ты меня не освободишь?
– Я не могу пойти на такой риск. Мне еще нужно убраться отсюда. Ты и сам все понимаешь.
У Юсуфа Али широко округлились глаза.
– Но ты должен.
– Я этого не сделаю.
Через несколько долгих мгновений взор пленника затянуло обреченностью, даже отчаянием.
– В таком случае ты должен оказать мне одну услугу. – Скованный наручниками начальник охраны дернул головой в сторону пистолета, который по-прежнему валялся на полу, там, где упал. – Пристрели меня.
– Я говорил, что подхожу к делу основательно. Но это уже слишком.
– Ты должен понять: я был преданным слугой Халила Ансари, его верным бойцом. – Тунисец потупил взгляд. – Если меня обнаружат здесь, – продолжал он сдавленным голосом, – я буду обесчещен… меня примерно накажут в назидание другим.
– Ты хочешь сказать, замучат до смерти. Так, как истязал других ты сам.
«Джаред, где ты сейчас? Что с тобой делают?» Эта мысль настойчиво колотила Белнэпу в грудь.
Юсуф Али не стал отпираться. Несомненно, он прекрасно понимал, какой позорной и мучительной будет такая смерть, поскольку сам не раз обрекал на нее других. Медленная, невыносимо жуткая смерть уничтожит до последнего атома чувство собственного достоинства и честь человека, который в жизни превыше всего ценит именно это.
– Я не заслужил такой участи, – наконец с вызовом объявил тунисец. – Я вправе рассчитывать на лучшее!
Повернув маховик запорного устройства, Белнэп отодвинул несколько засовов. Дверь бесшумно распахнулась, и в комнату ворвался прохладный, свежий воздух.
– Пожалуйста, – прошептал пленник. – Пристрели меня. Это станет проявлением доброты.
– Да, – невозмутимо согласился Белнэп. – Вот поэтому-то я так не поступлю.
Глава 5
Андреа Банкрофт шла через лес по тропинке, ведущей в дом Поля Банкрофта. У нее в голове метались вихрем не оформившиеся до конца мысли. Воздух был наполнен терпким ароматом кустов лаванды, дикого тимьяна и ветивера, растущих вдоль аккуратной канавы, ненавязчиво отделяющей одно владение от другого. Дом Банкрофта, похоже, был выстроен в ту же эпоху, что и здание штаб-квартиры фонда, и в таком же стиле. Его фасад, также выполненный из старинного красного кирпича и песчаника, сливался с окружающей местностью, поэтому когда наконец дом становился виден во всех деталях, это производило неизгладимое впечатление.
В дверях Андреа встретила женщина лет пятидесяти в строгой форме; волосы ее представляли смесь рыжего с седым, а широкие щеки были усыпаны веснушками.
– Вы, должно быть, мисс Банкрофт? – спросила она с едва заметным акцентом урожденной ирландки, которая бóльшую часть своей взрослой жизни провела в Америке. Кажется, ее зовут Нуала, так? – Хозяин сейчас спустится. – Служанка окинула молодую женщину оценивающим взглядом, который быстро наполнился одобрением. – А пока что могу я предложить вам что-нибудь выпить? Чем-нибудь подкрепиться?
– Благодарю вас, мне ничего не надо, – смущенно ответила Андреа.
– Ну, полагаю, стаканчик хереса все равно не помешает, да? Хозяин предпочитает сухой; надеюсь, вы ничего не имеете против? Это не то что то липкое пойло, на котором я выросла, я вам точно могу сказать.
– Это было бы просто замечательно, – согласилась Андреа.
Слуги миллиардеров должны быть чопорными и церемонными в двадцатой степени, разве не так? Однако эта ирландка какая-то нескладная и неуклюжая, и это свидетельство в пользу ее хозяина. Несомненно, Поль Банкрофт не любитель строгих церемоний. Он не из тех, кто требует от своих слуг ходить по струнке и бояться сделать один неверный чих.
– Уже несу, – улыбнулась ирландка. – Кстати, я Нуала.
Пожав ей руку, Андреа улыбнулась в ответ, проникаясь чувством, что ей рады.
Нянча бокал сухого хереса, Андреа разглядывала гравюры и картины, висевшие в обшитом темным деревом фойе и примыкающей к нему гостиной. Ей были знакомы многие сюжеты и некоторые художники, других она не знала, но от этого они не были менее волнующими. Больше всего ее внимание привлек черно-белый рисунок, на котором была изображена рыба гигантских размеров, лежащая на берегу, настолько огромная, что в сравнении с ней окружившие ее с лестницами и ножами рыбаки казались карликами. Из открытого рта рыбины выплеснулось с десяток мелких рыбешек. В том месте, где один из рыбаков распорол левиафану брюхо, на землю вывалилась еще одна стайка рыб.
– Впечатляет, не правда ли? – прозвучал за спиной Андреа голос Поля Банкрофта.
Погруженная в созерцание рисунка, молодая женщина не услышала его шагов.
– Чья это работа? – спросила она, оборачиваясь.
– Это рисунок тушью, выполненный Питером Брейгелем-старшим около 1556 года. Художник назвал его «Большая рыба поедает маленькую рыбу». Он был не из тех, кто любит витиеватые иносказания. Рисунок висел в музее графики Альбертина в Вене. Но, подобно вам, я ощутил к нему неудержимое влечение.
– И заглотили все целиком.
Поль Банкрофт снова рассмеялся, от всей души, сотрясаясь всем своим телом.
– Надеюсь, вы ничего не имеете против раннего ужина, – сказал он. – Мой мальчик еще в том возрасте, когда необходимо соблюдать режим.
Андреа почувствовала, что хозяину дома не терпится познакомить ее со своим сыном, однако при этом его одолевает беспокойство. Она вспомнила свою знакомую, у которой сын был болен болезнью Дауна – добрый, солнечный, улыбающийся ребенок, которого мать любила, которым гордилась и, хотя она всячески старалась это скрыть, которого стыдилась… и стыд этот, в свою очередь, также порождал стыд.
– Его зовут Брэндон, так?
– Да, Брэндон. Отец в нем души не чает. Он… в общем, наверное, можно сказать, он необыкновенный мальчик. Не такой, как другие. В хорошем смысле, как мне кажется. Вероятно, он сейчас наверху сидит за компьютером, общается по электронной почте с какой-нибудь неподходящей личностью.
У Поля Банкрофта в руке также была маленькая рюмка хереса. Он снял пиджак и в вязаном жилете в ломаную клетку был как никогда похож на ученого мужа.
– Добро пожаловать, – сказал Поль Банкрофт, приветственно поднимая рюмку, и они уселись в мягкие кожаные кресла перед незажженным камином.
Панели из орехового дерева, старые, протертые персидские ковры, простые половицы из твердых пород дерева, потемневшие от времени: вся обстановка казалась безмятежно-спокойной, застывшей во времени, той самой роскошью, в сравнении с которой бледнеет обычная роскошь.