— И что, срабатывает?
— На мой взгляд, эффект достигается, но только противоположный.
— Не знаю. — Лорел тряхнула головой, и ее волнистые волосы словно вспыхнули медным отсветом. — Я такая невезучая, что мне, наверное, следовало бы всю жизнь оставаться одной.
Эмблер пожал плечами.
— Я знаю, как бывает, когда люди меняют к тебе свое отношение. Мой отец пил. Держался обычно неплохо, но в какой-то момент вдруг резко пьянел.
— И становился капризным, раздражительным и злым?
— К концу дня они все такие.
— Он вас бил?
— Нечасто.
— Это дела не меняет.
Эмблер отвел взгляд.
— Я научился определять его настроение. С пьяницами это нелегко получается, их ведь может завести любая мелочь. Сидит, смеется и вдруг — бац! — бьет тебя кулаком в лицо.
— Боже...
— Потом он всегда каялся, лил слезы. Причем по-настоящему. Вы и сами, наверно, знаете, как это бывает — говорит, что больше не будет, что он бросит пить, и вы ему верите, потому что хотите верить.
Лорел кивнула.
— Ничего другого и не остается. Приходится верить. Как в то, что и дождь когда-нибудь кончится. Вот вам и инстинкты.
— Я бы назвал это самообманом. На самом деле мы игнорируем инстинкты и руководствуемся чувствами. Ты пользуешься моментом и просишь купить новую игрушку, а он смотрит на тебя так, словно ты делаешь ему одолжение. Дает пятерку или десятку и говорит: «Да, конечно. Вот, возьми, купи что хочешь». Говорит, что ты хороший мальчик. Впрочем, бывает и иначе. Он выпил и счастлив, а ты смотришь на него исподлобья, и он мрачнеет, взрывается и...
— То есть вы никогда не знали, чем все закончится. Он был совершенно непредсказуем.
— В том-то и дело, что нет. Я научился точно определять, в каком он настроении, подмечать мелочи, оттенки. К шести годам я уже знал его настроения как свои пять пальцев. Знал, когда лучше не попадаться ему на глаза. Когда можно подойти и что-то попросить. Когда он зол и агрессивен. Когда пассивен и преисполнен раскаяния. Когда лжет мне или маме.
— Тяжелое бремя для ребенка.
— Он бросил нас, когда мне еще не исполнилось и семи.
— Но тогда-то вам с матерью стало полегче?
— Не так все просто. — Эмблер замолчал.
Лорел молча пила кофе.
— У вас была когда-нибудь другая работа? Я хочу сказать, что не всегда же вы были шпионом.
— Да, летом. Работал в барбекю-ресторане на ярмарке. Предполагалось, что людям после русских горок обязательно захочется отведать копченых ребрышек. Вообще-то у меня неплохо получалось. Еще я рисовал. Даже провел год в Париже, надеялся заработать денег уличным художником. Делаешь наброски прохожих и пытаешься продать за несколько франков.
— Это была ваша дорога к богатству, да?
— К сожалению, пришлось свернуть. Людям не очень нравилось то, как я их изображал.
— Получалось не очень похоже?
— Дело в другом. — Эмблер остановился. — Бог мой, как же давно это было. Знаете, я не сразу понял, в чем проблема. Если коротко, то я видел их не такими, какими они привыкли видеть себя. Кто-то получался испуганным, кто-то неуверенным, в ком-то проступало отчаяние. Но они не желали признавать правду. Одних это раздражало, других злило, третьи просто выходили из себя. Я отдавал набросок, и человек, едва взглянув, комкал его, рвал и бросал клочки в урну. В этом было что-то почти сверхъестественное. Как будто они не хотели, чтобы кто-то увидел их такими, заглянул им в душу. В то время я еще не вполне понимал, что происходит.
— А сейчас? Сейчас вы понимаете, что происходит?
Он посмотрел на нее в упор.
— У вас когда-нибудь бывает такое чувство, что вы не знаете, кто вы на самом деле?
— Что они с вами сделали? — прошептала Лорел.
Эмблер криво усмехнулся.
— Вам это будет неинтересно.
— Что они с вами сделали? — повторила Лорел и теперь уже сама взяла его за руку.
Он начал медленно. Поведал о сделанных им открытиях, о том, что имя его исчезло из всех баз данных, потом коротко передал суть разговора с Осирисом. Она слушала внимательно, сосредоточенно, и постепенно ее спокойствие передалось ему.
— Хотите знать, что я об этом думаю? — спросила наконец Лорел.
Эмблер кивнул.
— Похоже, они воздействовали на вашу память, пока вы находились в клинике. В общем-то, я даже уверена в этом. Использовали наркотики, электрошок и еще бог весть что. Но я не верю в то, что личность можно изменить.
— Там, в клинике... я слышал запись. Они записывали меня, а потом давали прослушать. — Он в нескольких словах описал свои впечатления.
— Уверены, что это были вы?
— Ну... да. А кто же еще?
— Это можно объяснить.
— Объяснить? Как?
— В медицинском училище у нас был курс фармакологии. Подождите, я принесу учебник и кое-что покажу.
Лорел вернулась через несколько минут с толстой книжкой в красно-коричневом с выцветшим золотым тиснением переплете.
— Та разновидность психоза, которую вы описали, вызывается, в частности, некоторыми химическими препаратами. — Она открыла книгу на главе, посвященной антихолинергическим средствам. — Посмотрите сами, здесь говорится о симптомах передозировки. Указывается на возможность возникновения психоза.
— Но я ничего такого не помню. Не помню самого психоза. Не помню, чтобы мне давали нечто подобное.
— Они могли комбинировать холиноблокиратор с другим лекарством. Например, с верседом. — Лорел перелистала несколько страниц. — Здесь. — Она указала нужный абзац. — Лекарства типа верседа могут приводить к антероградной амнезии. Другими словами, вы не помните ничего, что происходило непосредственно после инъекции. Теперь понимаете? Приготовив соответствующий коктейль, они погружали вас в кратковременное состояние психоза, о котором вы впоследствии ничего не помнили. Вы могли буйствовать несколько часов и...
Эмблер медленно кивнул.
— И пока вы пребывали в таком состоянии, они могли сделать запись, чтобы доказать, что вы на самом деле сумасшедший, — продолжала Лорел. — Доказать в первую очередь вам. Убедить вас. Не знаю, правда, для чего. Но, наверное, у них были какие-то свои причины.
Какие-то свои причины.
За элементарным вопросом «что?» маячили куда более важные — «кто?» и «зачем?», — но искать ответы на них означало приблизиться к краю черной бездны, грозящей поглотить того, кто осмелиться заглянуть в нее.
Какие-то свои причины.
Какие могут быть причины у безумия? Доведение человека до потери рассудка — такой трюк вполне мог быть в арсенале спецслужб. Действенный метод дискредитации. Пленку можно показать нужным людям — смотрите и делайте вывод: интересующий вас субъект не более чем сумасшедший, безумец, маньяк. И все, вопросов больше нет.