Патрульные апокалипсиса - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Ладлэм cтр.№ 140

— Простите, не понял, ячейки в Америке не от всех требуют знания немецкого. В Берлине считают, он сделал ложный шаг.

— Его невозможно было обнаружить.

— Значит, возможно. Сказали, что он вернулся в Страсбург — кто его знает, где это.

— Страсбург?Так вы знаете.

— Ни черта я не знаю и знать не хочу. Мне бы добраться до Хитроу и сесть в самолет до Чикаго.

— Что я должен сделать?

— Я уже сказал, Геракл. Утром звоните своим связным в Испании или Португалии — по телефону подальше отсюда — получаете подтверждение моих приказов и действуете, как хочет Берлин. Куда уж яснее?

— Все так сложно...

— Сложно, черт возьми, — сказал Лэтем, беря Кенига под локоть, и тут же зарычали собаки. — Давайте загоните собак, я за вами следом. С вас выпивка хотя бы.

— Да, конечно... — Кениг отдал команду, и два питбуля бросились в открытую дверь. — Ну вот, герр зонненкинд, заходите.

— Сейчас, — сказал Дру, резко захлопывая дверь, и рванул нациста на себя. С его плеч упала голубая шаль, обнажая небольшой пистолет у него в левой руке. Прежде чем обескураженный Кениг смог среагировать, Лэтем схватился за оружие, выворачивая его против часовой стрелки в надежде, что у нациста или запястье треснет, или пистолет вывалится; кисть и в самом деле ослабла, пальцы Кенига растопырились от дикой боли. Дру схватил оружие и отбросил его в траву.

За этим последовало нечто похожее на смертельную схватку двух зверей в человеческом обличье, охваченных каждый своей страстью — один идеологической, другой глубоко личной. Кениг походил на шипящего атакующего кота со стремительными бросками и мощными лапами, Лэтем являл собой зверя покрупнее — рычащего волка с обнаженными клыками, бросавшегося на горло противника — в данном случае, на все, за что можно ухватиться, удержать и остановить. В конце концов, верх взял значительно превосходящий ростом и весом и слегка силой волк. Оба зверя, окровавленные, без сил, знали, кто выиграл схватку. Кениг лежал на земле, одна рука была сломана, другая растянута, а мышцы обеих ног частично парализованы. Лэтем с расцарапанными руками, с грудью и животом настолько измочаленными, что его подташнивало, навис над нацистом и плюнул ему в лицо.

Затем Дру нагнулся, вытащил из-за пояса моток веревки, которую ему дал Гюго, и стал связывать нацистского лидера, заводя ему руки и ноги за спину; при каждом сопротивлении веревки только затягивались туже. Закончив, Лэтем разорвал голубую шаль на ленты, как простыни в отеле «Нормандия», и вставил кляп псевдосвященнику. Взглянув на часы, он оттащил Кенига в кусты, точным ударом погрузил его в беспамятство, выхватил телефон и набрал номер Стэнли Витковски.

— Ты, сукин сын! — орал полковник. — Моро готов тебя пристрелить, и я его не виню.

— Значит, эти двое выбрались уже?

— Ты соображал, что делаешь? И вообще...

— Успокойся, тогда узнаешь.

— Мне успокоиться? Да, мне есть из-за чего успокоиться. Кортленда вызывают утром на Кэ-д'Орсей отдуваться за твои проделки; тебя же объявляют персоной нон грата и выдворяют из страны; иностранное правительство заявляет мне официальный протест, а ты говоришь мне «успокойся»?

— За этим стоит Моро?

— Не совсем он.

— Тогда справимся.

— Ты слушаешьили нет? Ты напал на двух агентов Второго бюро, оглушил, связал, как заложников продержал несколько часов без связи и тем самым прервал важнейшее расследование французскойразведки!

— Все так, Стэнли, но я добился прогресса, а Моро это нужно больше всего.

— Какого?..

— Пошли отряд морских пехотинцев в лютеранскую церковь в Нейи-сюр-Сен.

Лэтем дал Витковски адрес и рассказал про связанного Кенига в кустах.

— Он большая шишка у нацистов в Париже — важнее, чем граф Страсбург, мне кажется, «крыша» у него во всяком случае надежнее.

— Как ты его нашел?

— Некогда рассказывать. Позвони Моро, пусть пехотинцы заберут Кенига во Второе бюро. Передай Клоду: тут все достоверно.

— Ему будет мало избитого лютеранского священника. Господи, может, ты просто свихнулся, а его погонят с работы и по судам затаскают?

— Никоим образом. Кодовое имя Кенига — Геракл, что-то из мифологии.

— Из греческой мифологии? — прервал его полковник. — Геракл это сын Зевса, он прославился своими подвигами.

— Прекрасно, — весело сказал Дру. — Действуй, даю тебе не больше двух минут. А потом я хочу с тобой встретиться.

— Встретиться? Да я из тебя дух вышибу!

— Повремени с этим, Стэнли. Я знаю, где они держат Карин.

— Что?!

— Рю Лакост, 23, номер квартиры неизвестен, но ее только что сняли.

— Ты это из падре выжал?

— И без особого труда — он испугался.

— Он... что?

— Некогда,Стош! Пойти должны только ты и я. Если они почуют неладное или увидят хоть одну подозрительную машину у дома — убьют ее. Они и так собираются это сделать приблизительно через час, если не свяжутся со мной и не вытащат на встречу.

— Встретимся в сотне ярдов к востоку от здания между фонарями у самого темного подъезда или переулка.

— Спасибо, Стэнли, серьезно. Я знаю, когда к сольной операции нужно кого-то подключить, лучше тебя партнера не найти.

— У меня нет выбора. Ты в никак не мог выйти на Геракла, если в он был ненастоящим.

* * *

Карин де Фрис сидела со связанными сзади руками, а напротив нее на деревянном кухонном стуле, широко расставив ноги, закинув левую руку за спинку и небрежно держа в правой пистолет с большим цилиндром глушителя на стволе, развалился стройный широкоплечий убийца-нацист.

— Почему вы считаете, будто ваш муж жив, фрау де Фрис? — спросил нацист по-немецки. — А точнее, если уж пофантазировать и представить, что это и в самом деле так, с чего вы взяли, что нам это должно быть известно? Ведь, дорогая моя, его казнила Штази, об этом все знают.

— Возможно, и знают, но это ложь. Когда проживешь с человеком восемь лет, то легко узнаешь его голос, даже если он искажен или невнятен.

— Потрясающе. Вы слышали его голос?

— Дважды.

— В досье Штази все по-другому и очень достоверно, я бы сказал.

— В том-то и проблема, — холодно парировала Карин. — Уж слишком достоверно.

— Бессмыслица какая-то.

— Ничуть! Даже самые жестокие гестаповцы не описывали в деталях пытки и расстрел заключенных. Такие подробности противоречили их интересам.

— Меня тогда еще на свете не было.