Многое в ФБР О'Брайену не нравилось. И то, что бюро зачастую уклонялось от выполнения своих прямых обязанностей. И то, что Гувер правил как настоящий диктатор и никто не смел выступить против его методов руководства. Не нравилось Куину и то, что, как было известно, в личном архиве Гувера хранились сотни, а может быть, тысячи досье, содержавшие в высшей степени провокационную информацию, способную подорвать репутацию многих влиятельных и авторитетных людей страны. Но и после смерти Гувера вокруг досье соблюдался обет молчания. Никто не предлагал открыто признать их существование, никто не требовал их уничтожить. Казалось, все хотели лишь одного – не связываться с этими чертовыми досье. Каждый боялся, что в этих таинственных папках содержится что-то и о нем. Уж лучше делать вид, что досье нет, предать их, так сказать, забвению. Конечно, такое поведение не отличалось особой реалистичностью: досье существовали и сами по себе исчезнуть с лица земли не могли. Поэтому Куин принялся осторожно наводить справки. Сначала он опросил людей, обслуживавших машину для уничтожения бумаги. Оказалось, что из канцелярии Гувера к ним никаких бумаг давно не поступало. Тогда он проверил фотолаборатории. Никто не помнил, чтобы в последнее время делали микрофотокопии каких-либо досье. Затем Куин тщательно изучил книгу регистрации входящих на имя Гувера и исходящих от него документов – ничего. То, что могло стать ключом к разгадке тайны, Куин обнаружил в журнале учета посетителей дежурного внутренней охраны. Согласно записи, сделанной поздно вечером 1 мая, то есть непосредственно накануне смерти Гувера, трое старших агентов – Сэлтер, Крепс и Лонгворт – в 11.57 были допущены в здание ФБР. Самое что ни на есть заурядное событие. Но одно обстоятельство поразило Куина: ни на кого из троих не выписывался пропуск, проход ни одного из них не оформлялся так, как это было принято в ФБР. Всех троих пропустили по указанию, переданному Гувером по специальному телефону. Разрешение поступило из дома директора. Все это было совершенно необъяснимо. Чтобы как-то прояснить для себя ситуацию, Куин вышел на Лестера Парка, старшего агента, пропустившего троицу. Сделать это было нелегко. Через месяц после смерти Гувера Парк вышел в отставку. Хотя пенсию ему назначили минимальную, у него оказалось достаточно денег, чтобы на равных паях с кем-то купить довольно крупное земельное владение в местечке Форт-Лодердейл. Чертовски странная история! Встреча с Парком ничего не прояснила, Как заявил старший агент, в тот вечер он сам разговаривал с Гувером и директор лично приказал ему пропустить трех сотрудников, сказав, что те сами знают, что и как им надо делать. Тогда Куин попытался разыскать агентов по имени Сэлтер, Крепс и Лонгворт. Оказалось, что Сэлтер и Крепс – лица вымышленные. Этими псевдонимами пользовались агенты ФБР на время выполнения ими особо секретных заданий. Однако, как выяснилось, в мае никто из сотрудников данным прикрытием не пользовался, а если и пользовался, то это было настолько засекречено, что Куину об этом ничего узнать не удалось. Лишь немногим более часа дожидался Куин запрошенной им информации о Лонгворте. Поступившие сведения настолько поразили его, что он сразу же позвонил жене и предупредил ее: обедать не приедет. Оказалось, что Лонгворт еще за два месяца до смерти Гувера вышел в отставку и с тех пор проживал на Гавайях! Поскольку информация была абсолютно достоверной, возникал вопрос: что же он делал 1 мая в Вашингтоне, у западного входа в ФБР? О'Брайен понимал, что серьезное и совершенно необъяснимое нарушение правил допуска в здание бюро, обнаруженное им в журнале учета посетителей дежурного внутренней охраны, имеет какое-то отношение к таинственным досье, о которых никто не хотел говорить вслух. "Решено,-подумал он,-завтра с утра отправлюсь к главному прокурору". Внезапный телефонный звонок заставил его вздрогнуть.
– О'Брайен слушает,-сказал он удивленным голосом: после пяти часов ему обычно никто не звонил.
– Хан Чоу! – послышался чей-то шепот. – Помнишь погибших в Хан Чоу? У Кэррола Кунинлена О'Брайена перехватило дыхание, вокруг все померкло. Вместо знакомых очертаний окружающих предметов перед глазами запрыгали какие-то темные и светлые пятна.
– О чем вы? Кто говорит?
– Вы помните, как они умоляли вас не делать этого? – Нет! Я не знаю, о чем вы говорите. Кто вы такой?
– Все знаете, все прекрасно знаете,-холодно продолжал шепотом чей-то голос. – Вьетконговец предупредил вас, американских военнопленных, что, если кто-нибудь попытается сбежать, остальных просто расстреляют. Большинство ваших товарищей были в таком состоянии, что даже не думали о побеге. А те, кто могли бы рискнуть, договорились не делать этого, чтобы не подвергать опасности жизнь остальных. Но не вы, майор О'Брайен. Вы поступили иначе.
– Это ложь! Никто ни о чем не договаривался!
– Нет, договаривались, и вы об этом прекрасно знали. Другое дело, что вам было наплевать на всех. Вас было девять человек, и физически самый крепкий среди них – вы. Товарищи по несчастью умоляли вас не совершать побег. На следующее утро после вашего исчезновения все они были расстреляны. О господи! Пресвятая дева Мария! Он и не думал, что так выйдет. Совсем близко раздавалась артиллерийская канонада. Другой такой возможности никогда бы не представилось. От него требовалось только одно – идти на грохот орудий. Американских орудий! Он надеялся, что, как только выйдет к своим, сразу же покажет на карте местонахождение лагеря и всех – а среди них были и умирающие – освободят. Но проливной дождь, непроглядная темень и, наконец, болезнь сыграли с ним злую шутку; он не вышел к своим, и все военнопленные погибли.
– Так вы припоминаете? – спросил неизвестный вкрадчивым шепотом. – Восемь человек были расстреляны, и все ради того, чтобы один майор, герой войны, мог браво маршировать на параде в Сакраменто. А знаете, Хан Чоу бы освобожден, но случилось это только через две недели. "Мы просим тебя, О'Брайен, не делать этого. Если наши действительно так близко, вьетконговцы удерут, бросив нас здесь, ведь с нами они не смогут быстро передвигаться. Но и убивать нас они не будут, только не надо давать им повода. Твой побег может стать таким поводом. Останься. Воздержись, хотя бы на время. В конце концов, это приказ, майор". Они сидели в полной темноте. Истощенный подполковник, единственный, кроме О'Брайена, среди них офицер, тщетно пытался его убедить.
– Вы не поняли, что произошло,-проговорил наконец в трубку О'Брайен.-Вы все извращаете. Все было совсем не так!
– Нет, майор, именно так, – медленно прошептали в ответ. – Несколько месяцев спустя у убитого вьетконговца обнаружили документ с показаниями подполковника. Тот знал, что ждет узников Хан Чоу. Так оно и вышло: восемь человек были расстреляны, потому что вы не подчинились приказу старшего по званию офицера…
– Никто ничего мне не приказывал. Откуда вы это взяли?
– …А потом был парад героев. Среди них маршировали и вы. Куин О'Брайен закрыл рукой глаза. В груди была какая-то пустота.
– Зачем вы мне все это говорите?
– Затем, что вы лезете не в свои дела. Не суйте нос, куда не следует…
Глава 10
Войдя в кабинет, Ченселор увидел Даниела Сазерленда, стоявшего перед книжными полками с толстой книгой в руках. Это был крупный мужчина с большой головой. Он носил очки в массивной черепаховой оправе. Повернувшись к входящему Ченселору, судья сказал низким, звучным и в то же время приятным голосом;