– Два бойца СИС убиты, их командир серьезно ранен, но мы наложили ему на руку шину, – доложил старший по возрасту офицер.
– Ублюдки, – едва слышно пробормотал сэр Джеффри. Достав сотовый телефон, он набрал номер гостиницы, где остановились Прайс и Монтроз. – Соедините меня с номером шестьсот.
– Алло? – послышался в трубке голос Камерона Прайса.
– Несколько минут назад ваши дружки из Матарезе попытались привести в исполнение смертный приговор, вынесенный мне Карло Паравачини. У нас двое убитых и один тяжело раненный.
– Боже милосердный! – взревел Камерон. – С вами все в порядке?
– Мое старое тело получило несколько синяков и ссадин, да лицо ободрано об асфальт, а в остальном я сохранил подвижность и полон ярости.
– Могу вас понять. Чем мы можем вам помочь? Может быть, подъехать к вам?
– Ни за что на свете! – воскликнул Уэйтерс. – У Матарезе здесь наверняка остались разведчики, которые должны оценить результат нападения. А о том, что вы в Лондоне, неизвестно никому. Оставайтесь в гостинице!
– Вас понял. А вы что будете делать?
– Первым делом постараюсь собраться с мыслями. Затем, поскольку убийцы примчались на лимузине, на черном лимузине, у которого, насколько я успел разглядеть, не было никаких номерных знаков, я разнесу ко всем чертям все агентства проката лимузинов в Лондоне и ближайших окрестностях.
– Начинать с чего-то надо, Джеффри, но машина наверняка была угнана.
– Естественно, мы проверим полицейские сводки. А вы сидите тихо и на связь выходите только со мной и с Брэндоном.
– Как дела у Скофилда?
– Прекрасно; я вам все расскажу, но только попозже. А пока он шикует в «Савое», делая заказы в номер на такие суммы, каких не было за всю историю гостиницы с тех пор, как в ней останавливался какой-то арабский шейх со своими многочисленными женами.
– В этом на Брэя можно положиться. Его таланты не поддаются подсчету.
Небольшая гостиница в «охотничьих угодьях» Нью-Джерси находилась хотя и в некотором удалении, но зато в уютном соседстве с полем для гольфа, до которого было полмили вправо, и конюшнями со скаковыми лошадьми, расположенными в полумиле влево. Членство в обоих клубах уходило в прошлое на несколько поколений, и родословная потенциальных кандидатов проверялась самым тщательнейшим образом. Критический отбор проходили считаные единицы; как правило, место выбывших членов занимали их дети. Сама гостиница напоминала скорее сельские особняки Новой Англии. Снаружи – три этажа из белого камня, крыльцо с колониальным портиком и неизменный бронзовый орел над дверью. Внутри – обилие мебели из потемневшей сосны и сверкающих бронзовых светильников в форме старинных канделябров. Вестибюль, застеленный толстым ковром, и совершенно непримечательный столик администратора довершали впечатление домашнего уюта. Постояльцы гостиницы были исключительно белые, средних лет или пожилые, в дорогой одежде, привыкшие к власти, наследственной или выборной.
В штате гостиницы появилось одно дополнение, к которому администрация отнеслась крайне неодобрительно. Однако, поскольку просьба поступила от Федерального бюро расследований, она была равносильна приказу. За день до прибытия квартета Матарезе на телефонном коммутаторе появилась новая женщина-оператор. Все внутренние и внешние разговоры четырех гостей должны были проходить через ее аппаратуру, к которой было подключено записывающее устройство с троекратным дублированием. Эту сотрудницу, женщину лет сорока с приятным голосом и достаточно привлекательную, что соответствовало требованиям заведения, звали миссис Корделл.
Изучив свое оборудование, она проверила подключенные магнитофоны, провела необходимые усовершенствования и убедилась, что все работает. Предстоящие двое суток миссис Корделл предстояло провести практически без сна; операция считалась настолько секретной, что она была единственным техническим специалистом, посвященным в ее детали. Смены ей ждать не приходилось; она докладывала напрямую заместителю директора Фрэнку Шилдсу.
В охотничьих угодьях Нью-Джерси наступило утро. Первые лучи солнца упали на сочные пастбища, засверкавшие капельками росы. Четверо членов Матарезе приехали с интервалом в полчаса. Корделл понятия не имела, как они выглядят, поскольку телевизионных камер на входе не было; однако их внешний вид ее нисколько не беспокоил. Она хотела только услышать их голоса, которые поступят сразу же на магнитофон и пройдут спектральный анализ на предмет идентификации. Наконец начались звонки; первым в номер Стюарту Николсу позвонил Джемисон Фаулер.
– Стью, это Фаулер. Давай встретимся у меня в номере, скажем, через двадцать минут, хорошо?
Щелчок. Голос записан и распознан.
– Ну конечно, Джим. Я обзвоню остальных.
Щелчок. Голос записан и распознан.
– Да?
– Бен, это Стюарт. Встречаемся в номере у Джемисона через двадцать минут, хорошо?
– Возможно, я немного задержусь, – ответил Бенджамин Вальберг, банкир. – Произошел сбой в переводе денег из Лос-Анджелеса через Лондон в Брюссель. Какой-то идиот набрал неверный код доступа. Но не волнуйся, мы скоро все исправим.
– Алло? – послышался голос Альберта Уайтхэда, исполнительного директора «Суонсон и Шварц».
– Аль, это Стью. Фаулер хочет, чтобы все собрались у него через двадцать минут. Я согласился.
– Напрасно ты так поспешил! – резко прервал его брокер с Уолл-стрит. – Передай Джеми, мне нужен час!
– Но почему, Аль?
– Скажем так: я не доверяю этим ублюдкам.
– Аль, это весьма серьезное обвинение…
– А у нас все очень серьезно, Стью! Оторвись от своих проклятых юридических справочников и взгляни на реальность. Критически важные узлы разрушаются, и мне это не нравится. Озеро Комо не отвечает, и вот теперь Амстердам тоже выходит из игры. Черт побери, что происходит?
– Этого не знает никто, Аль, однако это еще не причина ссориться с Фаулером и Вальбергом.
– Стюарт, почему ты так в этом уверен? В предприятие у нас вложены миллионы – нет, миллиарды. И в случае провала мы потеряем все до последнего цента.
– Фаулер и Вальберг на нашей стороне, Аль. Они завязли во всем не меньше нас. Не восстанавливай их против себя.
– Ну хорошо, и все же нельзя позволять им диктовать время. Это предполагает определенную власть, с чем я никак не могу согласиться. Передай, я подойду минут через сорок пять, плюс-минус.
Щелчок.
Каждый голос был должным образом записан на магнитофонах миссис Корделл. Теперь каждый говорящий будет тотчас же идентифицирован. Миссис Корделл была готова продолжать электронное наблюдение за квартетом Матарезе.
Преамбула началась ровно в 11:02 в номере Джемисона Фаулера. Это действительно была лишь преамбула, поскольку первые фразы, которыми обменивались трое, а не четверо, оказались резкими, полными взаимных упреков.