– Убитые есть? – деловито спросил у Сереги пенсионер с орденскими планками. Его волосатые ноздри жадно раздувались.
– Есть, – кивнул Серега, не останавливаясь. – Но главная потеха впереди. Там взрывчатка заложена. Вот-вот рванет.
– Неужели?
Орденские планки вздрогнули, но остались на месте, азартно поблескивая в лучах заходящего солнца. Пенсионер в свое время пропустил взрыв на Манежной площади и не собирался повторять ошибку.
Серега, раздвигая плечом зрителей, выбрался из толпы и пересек улицу перед самым носом белой иномарки с изображением зубастой пасти аллигатора на борту. Очень подходящая эмблема для телевизионщиков, прибывших на место трагедии.
Эх, времена настали, лихие, отчаянные, так и чудится над страной разбойничий пересвист! Зато у одних всегда есть работа, а у других – развлечение. Кто сказал: «Хлеба и зрелищ»? Хлеб – дело десятое, нам бы, главное, кровушки побольше, чужой, конечно.
Привычно хмурясь, Серега свернул на Арбат, в начале которого шло полным ходом строительство очередного доходного места. Какой-нибудь ресторан, галерея супердорогих бутиков или просто развлекательный комплекс с обязательным кегельбаном и массажным салоном. Знать это наверняка Сереге было совсем не обязательно. Все равно заказчики с подрядчиками не для него стараются. Ему в подобных заведениях делать нечего, даже если подобранная барсетка доверху набита крупными купюрами. У него, у Сереги, другие цели. Выжить в этом мире самому – это раз. Не дать пропасть своим близким – это два. Ну, а в-третьих, если повезет, то пореже краснеть за свои поступки. К примеру, не брать чужое, как это пришлось сделать сегодня.
Ч-черт! Зашвырнуть бы проклятую сумочку куда подальше и забыть о ее существовании, да нельзя. Не тот случай, когда можно позволить себе деньгами разбрасываться. Даже если они не твоим честным трудом заработаны.
Серегина сестра Тамара на днях влипла в такую скверную историю, что без кругленькой суммы из нее не выберешься. Вход бесплатный, зато на выходе можно и головы запросто лишиться. Бестолковой, прямо скажем, головы. Ветреной.
Эх ты, малолетка, подумал Серега, сворачивая под арку своего двора. В голове ни бум-бум, дура дурой. Отличные слова для песни, между прочим. Жаль, что ее, кажется, уже сочинили. Ладно. Новые песни придумает жизнь. Ее ведь, жизнь, пока что не отменили и отменять не собираются. Значит, нужно как-то крутиться.
Лишь бы не на вертеле в пекле!
Глава 3
Любовь – не вздохи на скамейке…
1
Тамара Леднева горестно вздохнула и тронула мужа за плечо:
– Виталик… Витальчик… Кушать хочешь?
– Яичницу? – желчно осведомился муж, вот уже второй час безучастно лежавший на диване. – Я ел яичницу сегодня на завтрак. И вчера на ужин. – Оттого, что он уткнулся носом в стену, его голос звучал глухо, почти замогильно. Не самая подходящая манера общения для двадцатидвухлетнего парня.
Тамара вздохнула еще разок, на этот раз чуточку громче.
– Почему обязательно яичницу? – спросила она у спины мужа.
Виталий обернулся через плечо и криво усмехнулся:
– А что, есть другие варианты?
– Давай я картошки нажарю. Хочешь?
– Ее сначала купить нужно.
– Тогда можно рожки отварить, – неуверенно предложила Тамара.
– Рожки? – Виталия подбросило и перевернуло на диване так неожиданно, так резко, словно все это время он только и мечтал о том, чтобы навернуть тарелку-другую макаронных изделий.
Но потупившаяся Тамара отлично понимала причину такого нездорового возбуждения. Все дело было в словце, неосторожно сорвавшемся с ее языка. Рожки, будь они неладны! Мужчины, которым изменяют жены, не любят, когда им напоминают об этом. Даже если это происходит ненароком, без всяких задних мыслей.
– Рожки! – повторил Виталий с пафосом. – Тебе мало тех, которыми ты меня уже наградила?
Он вскочил было, но тут же уселся обратно и даже ногу на ногу закинул, пытаясь придать себе независимый вид. Ухмылка продолжала кривить его губы, но левый уголок рта подрагивал, как будто его дергали за невидимую ниточку. Смотреть на эту улыбку было больнее, чем на свежую рану самого близкого на свете человека. Поэтому, прежде чем заговорить снова, Тамаре пришлось зацепиться взглядом за забавного игрушечного пони, подвешенного к светильнику под потолком.
Год Темной Лошади, будь он неладен. И просветов в ближайшее время не ожидалось, наоборот. Лошадь закусила удила и понесла – не остановишь. Чем все это закончится? Когда?
Оттого, что ответов на эти вопросы не было, Тамаре вдруг захотелось повалиться прямо на пол и разрыдаться во весь голос, однако вместо этого она тихо попросила:
– Не сердись, пожалуйста. Я не имела в виду ничего такого, честное слово.
– А вот твоих честных слов мне не нужно! – Виталий предостерегающе выставил перед собой растопыренные пятерни. – Грош им цена, твоим клятвам и заверениям! Лично я сыт ими во по сюда… по самое горло! – Он сделался бледен, словно не ребром ладони себя по кадыку чиркнул для наглядности, а опасной бритвой.
А пони крутился себе на ниточке как заведенный, и его глаза-бусинки ничего не выражали. Он ведь был игрушечным, не настоящим. Это людям выпало без конца страдать и мучить друг друга, а у него было иное предназначение.
– Послушай, – Тамара повернулась к мужу, – ты так и будешь теперь меня всю жизнь попрекать?
Виталий выпятил подбородок:
– А ты хотела, чтобы я все забыл? Как будто ничего не было?
– Было. Но прошло. Сколько можно повторять одно и то же?
– А! Не нравится слушать?
– Кому же такое понравится?
– Давай тогда я тебя по головке стану гладить, хочешь? Ты полагаешь, что именно этого заслуживаешь, да?
– А ты считаешь, что я заслуживаю смертной казни?
Как это часто случается, выяснение отношений между супругами переросло в обмен риторическими вопросами, причем на все более повышенных тонах, поскольку ответов никто, собственно говоря, и не ждал. Более важным казалось просто перекричать друг друга.
– Тебе, значит, и слова не скажи? – восклицал Виталий, распаляясь все сильнее. – Ты, значит, можешь гулять направо и налево, а я должен помалкивать в тряпочку?
– Ты же сам говорил, что меня прощаешь, разве нет? – Тамара раздраженно дула на прядь волос, упрямо падающую на ее лицо. Откинуть волосы руками не приходило ей в голову. – Или тебе теперь со мной жить тошно? – вопрошала она звенящим от напряжения голосом. – Может быть, ты вообще надумал со мной развестись?
– Что, невтерпеж? Не сидится дома, не сидится? Понравилось любовь крутить?
– Какая любовь, какая любовь? Если разок промашка вышла, так мне что же, вешаться теперь?