Конь в пальто - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Донской cтр.№ 23

– Не годится твоя беллетристика. Будем корректировать. Я подскажу, как надо. Но пиши без помарок, набело.

Шариковая ручка забегала по бумаге, подчиняясь полету милицейской фантазии. Когда словесных цепочек набралось достаточно, чтобы ими можно было связать подследственного по рукам и ногам, Зимин распорядился:

– Поставь автограф на каждой странице, пронумеруй. Внизу добавь, что писал собственноручно, опять распишись… Поставь дату… Все.

– Все? – оживился Миша. – Значит, я могу…

– Пока что ты ничего не можешь, зато очень много должен, – остановил его Зимин. – Тебя сейчас обратно отведут, но, думаю, ненадолго.

На гупанье следовательского кулака в стену явился сердобольный опер Юра, ободряюще хлопнул Мишу по плечу и направил его в коридор. Там, у двери кабинета стоял… Мишин отец. Прямой, высокий, седой. Надменный и одновременно растерянный. Никогда в жизни Миша не видел столько боли в его взгляде. И никогда прежде отец не казался ему таким старым.

– Это правда? – спросил он, не поздоровавшись.

– Папа, я ниче…

Опер прицельным тычком оборвал Мишу на полуслове:

– Не разговаривать! Вперед!

Через несколько минут Миша очутился в том самом обезьяннике, откуда произошел вчера. Было самое начало рабочего дня, поэтому на этот раз обошлось без беспокойных соседей. Хочешь – спать ложись, а хочешь – песни пой. Но исстрадавшийся Миша даже места себе не сыскал определенного, без конца пересаживался, бродил по обезьяннику, заглядывал сквозь решетку.

Отец забрал его вечером и повез домой в служебной «Волге». Он ничего не спрашивал, ничего не говорил. Придав голове виноватый наклон кающегося грешника, Миша тоже молчал.

Дома, выслушав материнские рыдания, он повздыхал-повздыхал и поплелся в свою комнату, где сразу завалился спать. Кошмар, едва не поглотивший его за минувшие полтора суток, отступил, затаился на время.

Но Мишин отец не поддался убаюкивающему спокойствию ночи. Держа под языком сладковатый комочек нитроглицерина, он прислушивался к биению своего сердца. Оно тревожно ныло в груди и не могло поведать обладателю ничего утешительного. Влип, влип, влип – вещало сердце.

Он понял это сразу, когда прочел показания сына и услышал туманные намеки следователя на влиятельных лиц, готовых исправить ситуацию. В читанном давным-давно романе «Крестный отец» это называлось «предложением, от которого невозможно отказаться».

– Где и когда я могу встретиться с этими людьми? – спросил Давыдов, не тратя время на пустопорожнюю болтовню.

– А вы прогуляйтесь в скверике напротив отделения, – посоветовал следователь, глядя куда-то выше головы собеседника. – Подышите воздухом, успокойтесь. Часика через три возвращайтесь, и мы продолжим беседу. Все может оказаться не так плохо, как кажется… – сделав многозначительную паузу, он добавил: – И наоборот.

Одновременно с последними словами следовательские глаза переместились на корпус телефона, который он погладил ладонью, как прикорнувшего на столе зверька.

В скверике директора завода «Металлург» отыскал рано облысевший мужчина, представившийся юристом. От него отчетливо тянуло прокисшим хотдоговским майонезом и чуточку пивком. Был он весел, хотя старался сохранять на лице обеспокоенное выражение.

– Как Миша? – частил он, суетливо вертя головой по сторонам. – Молодцом держится? Его уже на довольствие поставили или голодом морят, как это у них принято?

– Да бросьте! – поморщился Давыдов. – Говорите дело. Я вас внимательно слушаю.

Юрист усмехнулся и заговорил. Он брался не оставить камня на камне от обвинений в Мишин адрес и гарантировал, что сегодня же парень может оказаться на свободе. Большой человек готов похлопотать за беднягу. Такой большой и авторитетный, что…

– Что вам от меня нужно? – деревянным тоном спросил Давыдов. – Деньги? Назовите сумму.

Юрист оказался бессребреником. Деньги его не интересовали. Он просто волновался за Мишу, а заодно предлагал его отцу выгодную сделку. Совместную деятельность с каким-то ограниченным, но весьма ответственным обществом с бодрым названием «Надежда». В папке случайно обнаружился проект договора. Его условия были откровенно разорительными для завода, но, как догадался Давыдов, спасительными для сына.

– Давайте ручку, я подпишу, – сказал он.

– Зачем же такая спешка? Пока достаточно вашего принципиального согласия. С договором подъедет директор «Надежды», а я лицо частное, юридическими полномочиями не наделенное. Главное, чтобы вы не передумали. Милиционеры – народ непредсказуемый. Сегодня выпустили, завтра назад забрали… Вы меня понимаете?

– Отлично понимаю. Мишу освободят, а его показания придержат. Так?

– Я счастлив, что мы достигли полного взаимопонимания, – гаденько улыбнулся юрист. – Следователя известят, и он вас примет. Всего доброго. Рад был познакомиться…

Давыдов не видел в происходящем ничего доброго и состоявшемуся знакомству рад не был. Мишины объяснения он тоже не хотел слушать. Они ничего не меняли и ничего не значили. Сработал бессмертный милицейский афоризм: «У нас невиноватых не бывает. Попался, значит, в чем-то да виноват». И Давыдов не собирался оспаривать эту истину. Миша, по его мнению, вполне заслужил того, чтобы провести за решеткой не сутки, а весь остаток своей непутевой, безалаберной жизни дармоеда и пьяницы.

Почему уступил шантажистам и вызволил его? Для Давыдова это был символический акт. Последний родственный жест, которым он слагал с себя дальнейшую ответственность за судьбу взрослого сына. Теперь они были квиты.

– В следующий раз я ради тебя и пальцем не пошевелю, – произнес Давыдов одними губами. Нитроглицериновая сладость давно рассосалась, сменившись горечью, прозвучавшей в окончательном отцовском приговоре: – Живи, как знаешь!

Маленький семилетний Миша укоризненно посмотрел на него с фотографии: как же так, папа?

Смешные вихры, аппетитные щечки, оттопыренные ушки. Этот портрет висел на стене давыдовского кабинета… пятнадцать?.. Двадцать?.. Ага, двадцать три года, что-то около того. К своему стыду, Давыдов обнаружил, что не помнит, какого числа отмечался Мишин день рождения в позапрошлом месяце. Но это было тридцатилетие, круглая дата. Они с матерью подарили Мише музыкальный центр, который тем же вечером был пропит.

Кого винить в этом? Общество? Наследственность? Воспитание? Папу с мамой? Половину вины Давыдов давно взял на себя и нес по жизни, как персональный крест. Все время вперед, не оглядываясь. Ведь завод всегда значил для него больше, чем семья. Маловероятно, что он когда-нибудь читал Мише сказки, водил его гулять или играл с ним вечерами. Иначе почему так безнадежны попытки представить себе сына маленьким ласковым карапузом в коротких штанишках? Был ли он, этот карапуз? Вместо реального образа – черно-белый портрет на стене. В детской, на месте карапуза забылся тяжелым похмельным сном взрослый мужчина с хорошо знакомым, но чужим лицом.