Русский характер - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Донской cтр.№ 57

– Их больше нет, отношений, – скучно ответил Иван. – Завтра вытаскиваем Таню и разбегаемся. От своей доли камней отказываюсь в вашу пользу. Вам предстоят немалые расходы. Свадебное путешествие, обустройство семейного гнездышка.

– Не валяй ваньку! – Учитывая имя Ивана, это прозвучало двусмысленно и оскорбительно. – Не валяй дурака, – поправился Олег, но это лишь усугубило ситуацию. – При чем тут семейное гнездышко? Орлы в неволе не размножаются, слыхал?

– А стервятники? – спросил Иван, захлопнув багажник с такой силой, что бедный «жигуленок» едва не рассыпался на запчасти.

– Не доставай, – угрожающе предупредил Олег.

– Делать мне больше нечего. Я таких типов за версту обхожу… когда обстановка позволяет.

– Ну и проваливай!

Взглянув исподлобья на Олега, Иван забросил на плечо вещмешок и зашагал в темноту. Олег понял, что удерживать напарника бессмысленно: тот попытается справиться собственными силами. Вступит в бой с «Беркутом» и сложит упрямую голову. А Таня?.. Тане предстоит поплатиться за доставленное ей удовольствие. Если Олег останется здесь, ее участь предрешена. Выругавшись, он двинулся следом за Иваном.

Около получаса они молча шли по степи, путаясь ногами в жесткой крымской траве. На пути то и дело попадались курганы. Освещенные молочным лунным светом, они таили в себе ловушки: множество ям, вырытых искателями античных древностей и грозных сувениров Великой Отечественной.

В этих краях сорок дней и ночей стоял насмерть и сражался насмерть легендарный эльтигенский десант. Это было в ноябре 1944-го. Уцелевших при высадке осталось тысячи четыре, и каждому приходилось биться за четверых.

Их взяли в кольцо. Блокада была подобна затягивающейся удавке. Росло чувство обреченности, отчаяние брошенных на произвол судьбы.

Родина-мать, ты звала, мы услышали, думали десантники. Родина-мать, теперь твой черед услышать нас!

Эх, мать-перемать…

Бушевал шторм, волны сокрушали берег, за который вцепился десант, а фашисты сокрушали десант, вцепившийся в берег. Развалины Эльтигена, избороздившие его линии траншей и язвы воронок ежедневно меняли свои очертания, и люди тоже менялись, худея на глазах, ожесточаясь в своей ненависти к врагу и делаясь от этого одержимыми, почти святыми. В жизни всегда есть место подвигу. Даже если место это – крохотная пядь родной земли.

Чтобы сломить дух эльтигенцев, фашистское командование распорядилось сбрасывать на плацдарм не только бомбы, но и листовки, а в редкие минуты затишья между обстрелами громыхали радиорупоры, вопящие на всю округу: «Солдаты Новороссийской дивизии, вас бросили… никакой помощи вам не дадут… никто вас не спасет, вы погибнете…»

Вы погибнете, погибнете, погибнете…

Сдавайтесь, сдавайтесь, сдавайтесь…

А бойцы, непроизвольно прислушиваясь к жестяным голосам, лопатили и перелопачивали заново тонны земли, твердой, каменистой, отнимающей много сил, оставляющей взамен голод и жажду.

Пить, пить, пить! Море было рядом, но настоящей воды, питьевой, катастрофически не хватало. Какое счастье набрать пригоршни мутной жижи из лужи! Какое счастье ловить пересохшими губами дождевые капли! А к колодцам не подступиться: на них направлены десятки пулеметов. Вокруг валяются продырявленные пулями ведра, бидоны, каски, котелки. Там же лежат продырявленные тела тех, кто каждую ночь подбирается к колодцам с этими ведрами, бидонами, касками, котелками…

Каждому знакомо выражение: «Умираю от жажды». Далеко не все знают, что это означает в действительности. А умирать от голода? Продукты иссякали. Суточный паек из ста граммов сухарей и банки консервов на двоих считался праздником. Десантники стали худыми, как узники концлагеря, а голоса у многих сделались детскими. И глаза были по-детски огромными. Иногда светящимися самой настоящей радостью. Это когда ночная вылазка на поля и огороды завершалась успешно. Например, уходили вчетвером, а возвратились втроем, но зато со свеклой или с картошкой. Или если удалось выспаться в тепле.

В тепле… Редкая удача. Становилось все холоднее и холоднее, а теплого обмундирования не было. Тоска накатывала. Продуктов нет, воды нет, боеприпасы кончаются, оружия мало. Сколько это может продолжаться?

Пока будет длиться блокада.

Чтобы сделать ее полной, немцы запустили в пролив самоходно-десантные башни с пушками и зенитными пулеметами. Против них, обшитых стальными листами, укрепленных бетонными плитами, низко сидящих, непотопляемых, оказались бессильны самолеты, артиллерия и торпедные катера Тамани. Восемь-десять барж ежедневно патрулировали пролив, не пропуская к плацдарму ни одного суденышка. Каждое утро в течение шестнадцати с половиной минут эти серые чудища, именуемые «плавучими гробами», с немецкой педантичностью расстреливали Эльтиген.

Снабжение десантной дивизии попытались наладить с помощью «ильюшиных», но фашисты встречали их ураганным огнем шестидесяти шести батарей зенитной артиллерии и армадами «Мессершмиттов». Отступились сталинские соколы. За дело взялись девчата из сорок шестого легкобомбардировочного полка, прозванные немцами «ночными ведьмами». Не на метлах и не в ступах – на крохотных фанерных самолетиках «По-2» носились они над нашими позициями, сбрасывая мешки, подвешенные вместо бомб. С выключенными моторами, со слезящимися от ветра глазами, на высоте сорока метров, чтобы не промазать в квадрат, помеченный кострами. Ведьмы, говорите вы? Нет, ангелы. Небесная рать. Сестры милосердного мужества, без которых у десантников давно закончились бы боеприпасы, медикаменты, одежда, вобла, картошка, мука, масло. Крикнут девушки звонко: «Братишки, привет с Большой земли!» – и сбросят незнакомым братишкам не только мешки, но и долгожданные письма в адрес полевой почты 11316.

Как было на них не молиться?

Все красноармейцы без памяти влюблялись в этих девчат, понятия не имея, как их зовут и как они выглядят. Особенно влюблялись раненые. К концу операции их набралось очень много, раненых. Они постоянно умирали без надлежащего ухода, питания, лечения, но все равно их было очень, очень много. На дне водонапорной башни. В пещерах и норах, по пятнадцать человек на шестиместных нарах в два яруса, в чаду плошек, наполненных машинным маслом, в духоте, в темноте, в страданиях. На деревянных козлах в холодном хилом сарайчике с плащ-палаткой вместо вышибленной взрывом двери. Под скальпелем хирурга, то и дело сующего ладонь в пламя свечи, чтобы не свалиться от усталости прямо во время операции. Рукава халата засучены, сквозь марлевую повязку отрывистые команды: «Кохер! Зажим!»

Все, товарищ майор медицинской службы, закончились кохеры, закончились зажимы, нет больше стерильного белья, ваты, бинтов, нет автоклавов и бикс, осталась последняя бутылка эфира. Обходись подручными средствами. Сцепи зубы и держись.

Эльтигенцы держались. Все, как один.

И 7 Ноября, когда, несмотря на яростные атаки, отпраздновали двадцать шестую годовщину Октября…