Дегустатор - читать онлайн книгу. Автор: Мастер Чэнь cтр.№ 41

— Переводчиком с какого языка?

— С португальского, какого же еще.

— А, этот твой странный английский там, в Германии… Нет, но как же ты потрясающе говорил — медленно, уверенно, на отличном литературном языке… Но слова произносил иной раз самым невероятным образом. Хотя все понимали и очень тебя уважали. А ты, оказывается, мысленно переводил с португальского…

— Английский был потом, просто в девяностые у меня было плохо с головой, не мог читать на русском. И как-то быстро улучшил второй язык, английский, читал подряд все англоязычные боевики, они веселые, а еще я их у одного парня таскал бесплатно. Но в голове они у меня звучали, видимо, как-то на португальском. А португальский, кстати, забывается. Кому он на фиг нужен.

Алина вскочила и поцеловала меня в щеку.

— Все признались, все раскаялись — видишь, как хорошо, моя дорогая. Дыба отдыхает в шкафу.

— Ты убивал людей? — вдруг спросила она.

Я начал смеяться.

— Помнится, однажды убил нечто похуже. А так — наверное, я бы не попал. Война — это большая гадость, и в Мапуту я как-то четко понял, что мне на ней ловить нечего. Да вообще к концу войны я только о том и думал — что я тут делаю? Какие-то пыльные дороги среди слоновьей травы и тростника, черные трупы… А я-то тут при чем?

— Ладно-ладно, что ты там убил, которое похуже?

— Вечер воспоминаний, да? Ну, это такая смешная история. Всю свою войну я вообще-то переводил занятия в военной школе.

Алина потом говорила мне, что эту историю я рассказывал кряхтящим, скрипучим голосом и еле выдавливал слова. И глаза у меня, оказывается, были при этом неправильными.

— Шли как всегда занятия — в Мапуту. Бывший Лоуренсу-Маркиш. Школа — картонные домики в один этаж. Вышел во двор. Сел на пень кокосовой пальмы покурить. Закурил — двое местных: сеньор конселейро, убираем территорию, ветку надо унести — перейдите. Взяли ветку, дернули, а с ее конца сползла… ну, как струя металла.

— Кто?

— Ну, эта. Кушпедейра. Снял с плеча «калашников» — там без оружия не ходили. И в нее полный рожок. Палец разогнули со спуска только после стакана водки. Вот.

Алина, кажется, собиралась заплакать — возможно, от счастья.

— Кто такая кушпедейра?

— Ну, эта. Плюющаяся кобра.

— Ах, всего-то плюется?

— Она вообще-то в глаза плюется. И очень метко. У нас там история была — жил один подполковник в домике. Были свои куры, его жена пошла за яйцами. А эта там, в курятнике, сидит. Вот. Спасло ту женщину только то, что за забором жил врач. Муж ее туда как бы перебросил. Она даже что-то видит сегодня. Ну и все. Больше никакой войны. Для меня лично. В людей никогда не стрелял.

— Да-да, — сказала Алина. Ее глаза сияли. Она смотрела на меня, склонив голову, как на младенца. — Все, значит.

— Ну, что еще?

— Догадайся. Они все-таки что-то про тебя узнали, только неточно. Слухи.

— Какой кошмар. Я гомосексуалист?

— Как насчет Героя Советского Союза?

Я встал и прошелся по кухне. Нет, это уже просто смешно.

— Ну с какой стати мне там дали бы Героя, дорогая Алина? Если это было полностью невозможно?

Алина сидела, грея руки между коленями, и смотрела на меня.

— Что ты такое сделал? — спросила она наконец.

Я издал долгий вздох.

— Ну… Дело в том… Ту т такая история. В дореволюционные времена Лоуренсу-Маркиш славился публичными домами. Двадцать пять тысяч девочек работали на всю Африку. Из ЮАР туда ездили. Самора Машел после революции поселил девочек в здании тюрьмы в Тетте, или Тетце, не помню. Жаркий такой городок. Они лущили там кажу — то есть, как его, кешью. Разбирали на пятнадцать сортов, самый крупный шел королям. Саудовцам, что ли, и прочим. Там было интересно. Девочки все время пели революционные песни. И народные. Чтобы не жрать орехи. Ты не поверишь, Пушкина их надзиратели не читали, сами догадались. Потому что они питательные. Пятнадцать орехов — уже обед.

— Рокотов, остановись. Какие орехи? Какие девочки? Глаза сюда.

— Вот они, глаза. В общем, прилетел с инспекцией генерал из Союза. И его, среди прочего, повезли ознакомиться с процедурой перевоспитания девочек. Ну, сама понимаешь. В город Тетце на Замбези. Меня послали с ним как переводчика. Это на вертолете. Летим обратно, и кто-то из этих ребят, которые плохие, дал из джунглей в нас очередь. Оказались бы в цинковых гробах. В лучшем случае. Но вертолет не упал, а спланировал. Летчика похоронили, копал я куском фюзеляжа. А потом просто. Океан на востоке. Мы и пошли, не так уж было далеко. Главное — не залезть в болото, идти поверху. К прибрежным селам. А спас генерала — это орден. Никакая не Звезда.

— Почему не Звезда, собственно?

— Да нас же там не было. Официально. Мы боевых действий не вели. Якобы. Как же мне можно было дать Героя? У меня орден такой, специфический. Не совсем военный. За действия в критических ситуациях, связанные с риском для жизни. Его только-только тогда учредили, в восемьдесят восьмом, что ли.

— Где он?

— Ты на нем сидишь.

Архив у меня в сиденье дивана, который на кухне.

Мне пришлось, согнав Алину, засунуть руку под папки с бумагами — ведь здесь лежал, правда-правда. Да вот она, коробочка.

И Алина взяла его в руки. Золотая лучистая звезда, белый эмалевый щит на венке из серебряных дубовых листьев. Красная ленточка с отчетливыми буквами — СССР.

— За личное мужество, — заторможенно прочитала она. — Это правда. Правда.

— Ну да, — признал я. — Сегодня его тоже дают, только в виде креста. Вот. Лежит он там. И всё.

Помню, как мне казалось, что нам с ней никогда не удается поговорить, все время хочется позвонить вдогонку и сказать, спросить что-то еще. В тот вечер, перед Парижем, у нас обоих, кажется, прорвало какую-то плотину. Мы, наконец, говорили и говорили, не обращая внимания на сгустившуюся за окном черноту.

— Да не может быть, — начала протестовать Алина. — Ты знаешь, все эти недели я жила в каком-то детективе. И самое интересное в нем было — кто такой этот Сергей Рокотов, которого не могло быть. Теперь что-то понятно. Но опера? Книги? Какой из тебя вообще военный?

— Много ты, дорогая моя, понимаешь в военных. У меня отец был полковником Генерального штаба. Я вырос среди сотен книг в шкафах. Я тоже, когда увидел потом совсем других военных, очень удивлялся. И, конечно, довольно быстро сообразил, что мне, наверное, карьеру в славных рядах сделать будет трудно. Но поскольку других рядов не возникало на горизонте…

— Стой, а мама?

— Архитектор. По интерьерам.

— Ах, вот как. Твоя квартира. Чистая. Белая, с нежными тонами занавесок. Потрясающе уютная. И все прочее от нее?