— Ну, Фриц поможет. Хотя, кажется, дегустацией дирижировал не он, у них там есть такая специальная девушка… Но, кстати, о девушках. Помнишь, ты приехал ко мне в первый раз с такой… у нее лицо, как у грустной лошади? Вот если бы ты знал, где ее найти, она бы многое рассказала. Это она командовала группой твоих коллег, она привезла их в замок. А увезла на одного меньше. Да она вообще рядом с ним сидела, с этим, который умер.
— Что? Та девушка? Мануэла?
Альберт фальшиво пропел строчку «Мануэлы» из Иглесиаса.
— А второй англичанин, который приехал с этим несчастным, вообще устроил истерику. Они вроде были друзьями. Орал на всех, чтобы вызвали врача, ну и так далее. Не мог поверить, что тот умер почти сразу. Пытался пробиться в санитарную машину, но там уже знали, что поедут прямо в морг. И его не пустили, он скандалил. Знаменитый такой парень, фамилия как у этого рок-музыканта, который сначала шепчет, потом дико орет. Он еще ломает на сцене почти настоящую стену.
— «Пинк Флойд»… Роджер Уотерс? Уотерс? Это же как — Монти? Монти Уотерс?
— Да! — обрадовался Альберт.
Вот и объяснение странностям в поведении Монти, как и неизбывной печали Мануэлы.
Так ведь теперь я и вообще не поеду к Фрицу. То есть если он и будет мне нужен, то лишь на следующем этапе.
Мы быстро договорились об этом с Альбертом.
— Звони, Сергей, — сказал он мне на прощание. — Считай, что у тебя здесь — полевой офис с дисциплинированными сотрудниками. Я знаю, ты не сделаешь нам плохо. Для тебя — все что угодно.
— Что угодно? Тогда — «Хайльброннер блан». Гранд-этаж. Он наверняка подорожал?
— Для кого подорожал, а для кого на этот раз — бесплатно. И не возражай.
И ранним утром, по прохладной росе, я понесся вовсе не в Зоргенштайн. А обратно, или почти обратно — потому что наша команда во главе с Мануэлой успела к этому времени покинуть Фрайбург и добраться до замечательного места.
Там была толпа народа, в ярмарочных балаганах наливали сельский, с пузыриками, кисло-сладкий рислинг в высокие стаканы с характерными вмятинками, числом обязательно шестнадцать. Гремел духовой оркестр инвалидов, а в стороне от всего этого на веселящуюся публику подозрительно смотрел сквозь очки Гриша Цукерман, иногда переводя взгляд на рислинговый стакан в руке.
И только через полчаса я понял, после долгих расспросов, что, пока я гостил у Альберта, Гриша не терял времени даром. И то, что он устроил, описанию не поддается.
6. Прóклятое вино
То, что натворил Гриша, вышло вдобавок в сокращенном переводе по всей Германии, есть уже и английские варианты — да хоть голландские. Ну и скорость же у его (бывшей нашей с ним) газетенки, как и у всех прочих.
То есть только вчера утром он встречался со своими немецкими соплеменниками, судя по всему, получил именно от них вот это — это самое. Сел затем за компьютер, еще до обеда, настучал в редакцию, газета вышла сегодня утром, и, хотя в Москве Гришина находка никого, видимо, не взволновала, только нервы пощекотала, в Европе все оказалось по-иному. Благодаря оперативной работе какого-то немецкого корреспондента в Москве, вся Германия уже ранним утром начала обсуждать ошеломляющее открытие российского гения расследовательской журналистики.
Мы стояли с Мойрой у ярмарочной палатки, на рислинговом стакане пылал след ее помады, она со вкусом, строчка за строчкой, цитировала это произведение:
— Но краткое расследование показало, дорогой Сергей, что замок Зоргенштайн не впервые стал местом страшной смерти человека, пригубившего здешнее прославленное вино.
Все началось в полдень двадцать шестого сентября тысяча пятьсот сорок четвертого года, под стенами замка, принадлежавшего тогда архиепископу Руди фон… о, господи, я не могу читать эти немецкие имена. А тут еще и «Хексенхаммер» — это такая книга, Сергей, про ведьм…
— «Молот ведьм», конечно, и что? Это про вас, Мойра?
— Спасибо большое, но я продолжаю цитирование… Эта самая книга была написана за шестьдесят лет до описываемых событий и выдержала множество изданий, в ней говорится, что все колдовство исходит от плотских похотей ненасытных женщин…
— Мойра, а кто мне рассказывал про свингующий Лондон шестидесятых? Может, книга права?
— Выпей рислинга из моего стакана, здесь так принято, и успокойся. Тебе тут есть о ком мечтать и без свинга. Далее твой друг пишет: о дьяволе, колдуне и божьем попущении говорит эта книга, но в кошмарном шестнадцатом веке на площадях здесь жгли не только ведьм. В тот сентябрьский день к столбам привязали трех колдунов мужского пола. Рабби Льва…
— Неужели Цукермана?
— Почти, он вообще-то тут без фамилии, и еще два еврея. Обвинение — «Каббала», кровавые жертвы и все прочее. Архиепископ из окна замка смотрел на то, как поджигают хворост, держа в руке оловянный кубок с красным вином из своих подвалов. Он улыбался.
— Молодец, Гриша! Улыбался — это хорошая деталь. И олово — тоже.
— Дальше — лучше, Сергей. И в последний свой миг рабби Лев протянул в сторону замка дрожащую руку и проклял архиепископа. Он проклял также и его вино. И прокричал, что каждая девять тысяч девятьсот девяносто девятая бутылка будет нести в себе смерть.
— Как же они там, в подвалах замка, замучились потом считать!..
— Со стыдом признаюсь, Сергей, что стандарты журналистики ваша страна усваивает у наших таблоидов. Еще тут ссылка на неподтвержденные источники насчет того, что иногда в замке просчитывались, и поэтому были две загадочные смерти от заколдованного вина. Без дат. Ну-ну. И эффектная фраза, что Германия забыла про эти страницы своей истории, но кое-кто помнит.
— А как Мануэла?
— О, ей, по-моему, уже все равно. Она по ту сторону добра и зла.
Взревел медный оркестр, очкастый оптимистичный инвалид в кресле затопал здоровой ногой по педали, часто лязгая таким образом медью, в его руках была труба, в шляпу — воткнуто перо.
Толпа передвигалась меж тентов как море, приливами и отливами.
— Ладно, Мойра, где твой собрат Монти?
— Не трогал бы ты его. Хотя вон он, стоит один. Что с ним творится — ума не приложу.
Ну, я теперь знал, что с ним творится. Если ты — что-то среднее между свидетелем и подозреваемым, а других подозреваемых все не арестовывают, то тут все просто и понятно.
Я двинулся к Монти через ярмарочную толпу. Честное слово, в этих краях, наверное, по сути немногое изменилось с той поры, когда в Зоргенштайне жгли колдунов и ведьм. Хотя тогда ярмарка была серьезной, здесь закупали осенний урожай целыми телегами, а рислинг пили, наверное, бочками.
А этот стакан — гениальный предмет. Число вмятин для пальцев было определено ярмарочным советом: шестнадцать. Году этак в тысяча четырехсотом. Потому что какая же Европа без вот таких регламентов всего-всего? Да, а сами вмятинки нужны потому, что стакан был один на компанию, из него отпивали все по очереди, передавая друг другу жирными от еды руками. Вмятинки не давали стакану выскользнуть из пальцев…