Любимый жеребенок дома Маниахов - читать онлайн книгу. Автор: Мастер Чэнь cтр.№ 9

Мне недолго пришлось развеивать иллюзии, что их империя теперь уже сама производит свой шелк. Я напомнил им насчет сказочно богатых покупателей и перепродавцов метаксы — шелковой пряжи, и о том, откуда она берется. Так же как и откуда берется шелк, приходящий, как им казалось, из Дамаска. Три четверти продаваемого шелка приходят сюда из Поднебесной империи, которую они считают сказкой, притом что в самой империи так же относятся к ним самим. Три четверти. Эта цифра заставила их задуматься. Итак, две империи не желают знать друг о друге, но друг без друга существовать не смогли бы.

— Я не понимаю, — неприятным голосом сказал Никетас. — Этого не может быть. Сколько стоит шелк в Поднебесной империи?

Что ж, это было просто. Одна штука шелка — четыре дирхема, или четыре серебряных милисиария этой империи, что было абсолютно одно и то же. В Самарканде та же штука шелка стоит двадцать восемь дирхемов, или две маленькие золотые монеты — назовите ее как хотите, номисма, динар и так далее. А здесь, на противоположном конце мира, то, что было надето в момент нашего разговора на Зои (не придворный скарамангион, а простой шелк для прогулки где-нибудь по мраморным плитам Аугустейона у колоннады сената), стоило фунт золота, то есть…

— То есть… если одна военная кампания обходится, по весу, в тысячу сто фунтов золота… — проговорил Никетас и задумался.

На лицах вокруг появилось смущение — здесь мало кто воспринимал военные кампании в фунтах золота. Это лишало войну героизма.

— Но я так и не понимаю. А что это вы там говорили про человека, на чьих плечах лежит коромысло?

— Это мы, — сказал я. — Согд. Самарканд, Бухара, Фархана и так далее. Согд, середина мира. Мы поставляем в Поднебесную империю лошадей в обмен на шелк. Который везем сюда. Получаем золото. Все просто. Или было бы просто, если бы путь не занимал бы полгода и не проходил через… Сами знаете.

— Но даже и так вы очень богатый человек, господин наставник Маниах, — сказал неожиданно Никетас. — А что в таком случае вы делаете здесь, в этом Кукузе на краю империи?

Что ж, кто-то из них рано или поздно задал бы мне этот вопрос. На который у меня было готово множество ответов!

— А что мне делать со своим богатством? — дернул я левым плечом. — Лежать на ковре и пить вино? Это удовольствие можно получить и здесь. Даже интереснее.

Помог мне Андреас, выставивший из темноты длинные тощие конечности — у руки был выпячен указательный палец, направленный в сторону Никетаса.

— Мы все знаем, как хорошо ты разбираешься в деньгах, о мой друг. Один такой, о, вполне достойный человек был при втором Юстиниане. Слышал о евнухе Стефене Персидском, не расстававшемся с громадным хлыстом?

Тут три-четыре человека взглянули в сторону Ясона и быстро отвели глаза.

— Да, — продолжал Андреас. — Стефен, тот, который подвешивал неплательщиков над огнем и дымом, и доводил их до обморока. Но потом его и всех прочих фискалов второго Юстиниана привязали за ноги к колесницам, протащили по Меси до форума Быка и там сожгли заживо. Это я просто так рассказал, не подумай плохого, о Никетас.

Смеялись все, даже Зои.

Пора было завершать вечер — о шелке и странах, через которые он проходит, я собирался рассказывать им еще завтра и послезавтра.

Я перевел дыхание — и ощутил в сумраке два облака аромата, один от Зои, тонкий и деликатный, и совсем другой оттуда, где сидела Даниэлида — запах ночных цветов, от которого кружится голова.

Впрочем, вся компания к этому моменту пахла также вином, и кое-чем другим. Чесноком и луком. Здешняя еда вообще изумляет нас, приезжих: чеснок и пук пожирается в любых количествах. Но это только сначала страшно. Потом это вкусно.

— Ваши империи похожи, — приступил к финальной стадии я, — и завтра-послезавтра я расскажу вам о том, что и там, и там государством могут править только те, кто причастен к знаниям, и там и там только один человек может носить шелк императорского цвета, желтый в одной империи, пурпурный в другой. Да, друг о друге вы не знаете. Но вы похожи. И все же вы — разные. Дайте-ка я задам вам простой вопрос. Что такое время?

Тут Аркадиус, в основном до того молчавший, в восторге шлепнул себя ладонью по бедру — вот это вопрос! — и заработал строгий взгляд Зои: такие манеры выдают слишком простое происхождение.

— Время — это цифры, — покровительственно сказал Никетас. — Просто цифры. Они одни для всех. Год — это везде год, даже в империи Чинь, потому что солнце одно для всех империй.

— Да? — сказал я. — В таком случае какой сейчас год?

Никетас понял, что ему готовят ловушку — но все-таки сообщил: семьсот пятьдесят второй.

— Со дня рождения пророка, которого казнили? — уточнил я.

Тут несколько человек попытались возмутиться и сказать, что пророк был одновременно и богом, и еще многое сказать, но Никетас успокоил их взмахом руки и скрипучим голосом добавил:

— Если хотите по-другому, то шесть тысяч двести сорок четвертый, со дня сотворения мира.

Люди, владеющие цифрами, все-таки раздражают. Мне, например, неприятно сознавать, что мира когда-то не было, но я продолжал:

— А что делать тем, у кого совсем другие боги, и чей мир создан кем-то еще?

— То есть как это — кем-то еще… Да тут возможен только один ответ… — загудели голоса.

— Я к тому, что в империи Чинь сейчас совсем другой год, — остановил их я.

— Вы еще скажите, что у сарокинос сейчас всего-навсего сто тридцать четвертый год, — крикнул кто-то. — Они еще маленькие. Но уже успели столько натворить…

— А в империи Чинь сейчас десятый год Эры Небесной Драгоценности, — сказал я. — А до того двадцать девять лет была Эра Открытости, если я правильно перевожу. И другого счета лет они не знают. Но это не мешает им быть самой большой и сильной империей мира.

— Это что, они начинают считать время заново с каждым императором? — спросил Прокопиус.

— Хуже, — сказал я. — Это все тот же император. Просто он решил, что страна и мир изменились, и пора менять эпоху. И принял новый девиз своего правления.

— Отлично, — отозвался Андреас. — Хороший обычай, сомнений нет. Интересно, как бы он назвал наше время сейчас и здесь, в Риме.

— Эра победы при Акроиноне, — зазвучали голоса. — Эра возрожденной надежды. Или возрожденной гордости.

Андреас поднялся во весь свой долговязый рост и выставил одну тощую ногу вперед.

_ И где теперь, о проклятые, — провозгласил он — ваши сияющие ряды стрел, где мелодичные аккорды тетив? Где блеск ваших мечей и копий, ваши нагрудники и шлемы, кривые мечи и затемненные щиты? И где корабли, которые вздымались высоко, как кедровые гробы из Ливана?

— О Андреас! О удивительный! — завопили безжалостные подростки. «Мы — зеленые!» — пискнул, вдобавок, кто-то из темноты.