Джеральд, однако, выглядел опечаленным.
— Совсем скоро река разлучит меня с тобой, Берта.
— Зато подумай, какие просторы тебя ожидают. Англия иногда прямо душит теснотой, даже кажется, что нечем дышать.
— Это от того, что мне придется тебя покинуть.
Берта ласково накрыла рукой ладонь юноши и, желая отвлечь его от грустных мыслей, предложила пройтись пешком.
Гринвич — наполовину Лондон, наполовину отдельный город, и это неожиданное сочетание придает ему особую прелесть. Если доки и верфи Лондона до сих пор хранят дух Чарльза Диккенса, то здесь все пронизано счастливой и вольной атмосферой произведений капитана Марриэта
[41]
. Его истории о свободной жизни и морских ветрах вновь оживают на серых улочках, до сих пор населенных яркими героями «Бедного Джека». В парке рядом с рабочими, мирно спящими на лужайке, трудягами из доков и мальчишками, играющими в примитивный крикет, можно увидеть невероятно причудливых персонажей из прошлых дней, чьи образы с восторгом запечатлело бы на бумаге меткое перо автора морских романов.
Берта и Джеральд допоздна сидели под деревьями и наблюдали за прохожими, а затем пошли обратно, чтобы поужинать в «Корабле». Им ужасно понравилось старое кафе и чернокожий официант, который преувеличенно расхваливал все блюда подряд.
— Не будем скаредничать, — заявила Берта. — Сегодня я чувствую себя совершенно свободной, а если считать расходы, то пропадет все веселье.
— Давай хоть ненадолго забудем о завтрашнем дне и станем творить всякие глупости.
Они заказали шампанское — напиток, который для юнцов и женщин служит высшим символом роскоши и легкомысленных развлечений. Довольно скоро изумрудные глаза Джеральда заблестели ярче, а Берта зарделась под их страстным взором.
— Это самый потрясающий день в моей жизни, — сказал Джеральд. — До самой смерти я буду вспоминать его и сожалеть о том, что он закончился.
— Не надо об этом, иначе мы оба расстроимся.
— Ты самая красивая женщина из всех, что я когда-либо встречал.
Берта рассмеялась, демонстрируя жемчужные зубы. Она была довольна собой, сознавая, что сегодня хороша как никогда.
— Вернемся на террасу? Покурим и посмотрим на закат.
Кроме них, на террасе никого не было, солнце уже садилось. В небе на западе клубились большие облака, пышные и ярко-алые. Здания и сооружения возвышались над рекой темной массой. Закат удивительно точно соответствовал пейзажу, дерзкими красками сочетаясь со спокойной мощью реки. На темных волнах островками огня плясали блики.
Берта и ее юный кузен сидели молча, объятые одновременно и счастьем, и сожалением о том, что их блаженству не суждено продлиться.
Опустилась ночь, в небе одна за другой зажглись звезды. Река текла покойно и бесшумно, мерцали огоньки прибрежных городов. Берта знала, что мысли юноши заняты ею, и хотела услышать этому подтверждение.
— Джеральд, о чем ты думаешь?
— О чем же мне сейчас думать, как не о тебе и о том, что я должен с тобой расстаться?
Эти слова доставили Берте невыразимое удовольствие. Как прекрасно быть любимой! В том, что любовь Джеральда настоящая, она не сомневалась. Берта полуобернулась, так, чтобы он видел ее темные глаза — в эту минуту они были черны, как ночь.
— Мне стыдно за мои прошлые поступки. Теперь я знаю, что вел себя ужасно. Ты помогла мне понять это.
— Джеральд, милый, разве ты забыл, что я недавно тебе сказала? Я не хотела оскорбить тебя и до сих пор сожалею о своих словах.
— О, если бы ты могла меня полюбить! Пожалуйста, Берта, не останавливай меня. Я давно сдерживал свои чувства, но больше не могу. Я не хочу уезжать, не открывшись тебе.
— Джеральд, не надо! — Голос Берты дрогнул. — Ничего хорошего из этого не получится, мы оба будем страшно несчастливы. Дорогой, ты не представляешь, насколько я тебя старше. Даже не будь я замужем, мы не смогли бы любить друг друга.
— Но я все равно люблю тебя всем сердцем!
Берта не ответила, и Джеральд наклонился ближе, чтобы заглянуть ей в глаза, затем вдруг отпустил ее пальцы, страстно обнял за плечи и прижал к себе.
— Берта, Берта! — Он принялся жарко ее целовать. — Умоляю, скажи, что ты меня любишь. Скажи, и я буду счастлив!
— Мальчик мой, — прошептала она и, взяв за подбородок, вернула поцелуй.
Страсть вспыхнула в груди Берты ярким огнем, она уже не могла сопротивляться своим желаниям и начала покрывать поцелуями губы, глаза и кудрявые волосы Джеральда. Наконец она совладала с собой и вскочила на ноги.
— Что же мы творим! Джеральд, идем на вокзал, уже поздно.
— Берта, не уходи!
— Идем, нам нельзя задерживаться.
Юноша попытался обнять Берту, горячо уговаривая остаться.
— Нет, нет, — возражала та, — не проси меня, не причиняй мне боли. У нас нет надежды. Что проку в нашей любви? Через неделю ты уедешь, и мы больше никогда не увидимся. Но даже если бы ты остался, я замужем, и мне уже двадцать шесть, а тебе лишь девятнадцать. Мы станем предметом насмешек, и все.
— Пойми, я не могу просто взять и уехать. Какая разница, что ты старше меня? И не важно, что ты замужем: тебе нет дела до мужа, а ему — до тебя.
— С чего ты взял?
— Я все видел. Мне было ужасно жаль тебя.
— Ах, милый, — пробормотала Берта и чуть не расплакалась. — Я очень несчастна. Ты прав, Эдвард никогда не любил меня и… обращался со мной не так, как я того заслуживала. Сама не понимаю, что держало меня рядом с ним.
— Я этому рад.
— Я больше никогда не позволю себе влюбиться. Слишком уж много страданий мне пришлось пережить.
— Но я безумно люблю тебя. Берта, неужели не видишь? Я раньше не испытывал ничего похожего, это совсем новое чувство! Любимая, я не могу жить без тебя. Молю, разреши мне остаться.
— Это невозможно. Пойдем, милый, мы и так слишком задержались.
— Поцелуй меня еще раз.
Улыбаясь сквозь слезы, Берта обвила руками шею Джеральда и поцеловала его мягкие, детские губы.
— Ты так добра ко мне, — прошептал он.
Они молча пошли к вокзалу и через какое-то время вернулись в Челси. На пороге квартиры Берта протянула Джеральду руку. Он посмотрел ей в глаза с такой грустью, что у нее защемило в груди, затем едва заметно коснулся пальцев Берты и ушел.
Оказавшись в своей комнате, она бросилась на кровать и зарыдала. Только теперь она догадалась, что любит Джеральда. На губах Берты все еще горели поцелуи юного красавца, руки помнили его прикосновения. Внезапно она поняла, что лгала себе: ее сердце было словно зажато в тиски, и виной тому оказалась не дружба и не привязанность, но бурная, страстная любовь.