Немые и проклятые - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Уилсон cтр.№ 58

Рафаэль считал это гордыней, которая в сочетании с христианским фундаментализмом и открытой поддержкой Израиля нынешней администрацией стала невыносимой для исламских смертников. Он считал, что это Священная война, которую ждали обе стороны. Мы возвращаемся во времена крестоносцев, только арена теперь больше и оружие разрушительней.

Рафаэль считал, что двести пятьдесят миллионов человек очнутся от уютной дремы, только если грянет гром. По его мнению, когда террористы ударили по символу американской империи, для нас страшнее всего было уяснить, что Аль-Каида знала нас лучше, чем мы сами. Террористы поняли, что движет нашим обществом — потребность в ярких зрелищах и жажда влияния. Рафаэль думал, что перерыв между первым и вторым самолетом специально рассчитан: за это время должны были собраться репортеры со всего мира.

— Странно, что вы не подрались, — заметил Фалькон.

— Я изложил общий смысл его отношения к событиям одиннадцатого сентября, — продолжил Марти. — Я часто даже выбегал из комнаты, но Рафаэль уговаривал меня вернуться. Его удивлял мой гнев. Он не подозревал, сколько гнева накопилось в Америке.

— Вы можете, исходя из отношения сеньора Веги к тем событиям, объяснить текст записки, найденной в его руке?

— Я пытался, но не вижу связи.

— По словам вашей жены, вы уверены, что он жил в Америке и она ему нравилась, — сказал Фалькон. — И тем не менее Вега придерживался взглядов, которые не понравятся множеству американцев.

— Инспектор, его взгляды не слишком отличаются от тех, которых втайне придерживается большинство европейцев. Потому-то мои соотечественники считают европейцев вероломными завистниками.

— Завистниками? — недоверчиво переспросил Фалькон.

— Да, по этому поводу у Рафаэля тоже было свое мнение. Он как-то сказал, что европейцы не завидуют американской жизни — это общество слишком агрессивно, чтобы вызывать у них зависть. К тому же зависть не вызывает ненависти. На самом деле, сказал он, европейцы боятся американцев. А страх и есть причина ненависти.

— Чего боятся европейцы, как вы думаете?

— Что с нашей экономической мощью и политической силой в нашей власти свести на нет все их усилия: Киотские соглашения, торговые потоки, Международный уголовный суд…

— И все же сеньор Вега был сторонником Америки.

— Если человек такой убежденный антикоммунист, у него нет выбора, — объяснил Марти. — Он, безусловно, не одобрял Аль-Каиду. Просто считал, что… все идет своим ходом. Задиры в песочнице в конце концов всегда получают по носу, и, как правило, откуда совсем не ждут. И он считал, что, почуя кровь, остальные тоже ринутся в драку. С его точки зрения, современные события — это начало заката Американской империи.

— Удивлен, что вы были готовы мириться с его высказываниями, — сказал Фалькон. — Ваша жена без конца напоминает, что вы считаете Америку величайшей страной в мире.

— Инспектор, мне не хотелось его убить, если вы на это намекаете, — заявил Марти, глядя исподлобья. — Чтобы убедиться в этом, вам всего лишь нужно вспомнить историю. Рафаэль сказал, что Америка падет, как все другие империи. Иначе быть не может. Но не потому, что проглядит или недооценит своего врага либо с избыточной мощью и огромными затратами нападет не на того противника. Это будет постепенное ослабление с последующим экономическим спадом. Но, на мой взгляд, он ошибался, потому что доллар — единственное, о чем Америка заботится всегда. Никто не допустит, чтобы он оказался под угрозой.

— Эти споры затягивались надолго. Ваша жена говорила, иногда до рассвета.

— Бутылка бренди пустела, Рафаэль изжевывал сигару, а его идеи становились все более дикими, — сказал Марти. — Он считал, что Американская империя падет не при нашей жизни, а в конце столетия и случится одно из двух: либо китайцы возьмут верх и установят в мире даже более хищную, чем американская, форму капитализма, или образуется религиозная империя самых многочисленных народов на земле (в отличие от наших вымирающих наций, состоящих из пенсионеров), и она будет исламской.

— Господи! — ужаснулся Фалькон.

— Вы хотели сказать, Аллах велик, инспектор, — поправил его Марти.

— По фотографиям вашей жены видно, что сеньор Вега находился в каком-то кризисе с конца прошлого года. Это подтвердил его врач. Характер ваших бесед как-то изменился?

— Я заметил только, что он стал больше пить, — ответил Марти. — Иногда засыпал на несколько минут. Помню, однажды я хотел укрыть его одеялом, подошел, а Рафаэль открыл глаза, и я увидел, что он очень напуган. Он спросонья умолял меня не вести на пытку, пока не вспомнил, кто я и где мы находимся.

— Сеньор Ортега упоминал, что Рафаэля страшно разочаровало американское понимание преданности, — сказал Фалькон. — Они ваши друзья, пока от вас есть польза, так он считал. Не знаете, почему у него сложилось такое мнение?

— Полагаю, дело в бизнесе. Он никогда не говорил о деталях. Очень высоко ценил доброе имя. Он, по-видимому, придерживался строгих принципов, которые по нынешним меркам кажутся довольно старомодными. Его ужасал более практичный американский подход: честь хороша, пока не начинаешь терять деньги, тогда можно и с принципами расстаться.

— Тут что-то более личное. Рафаэль не был бы таким успешным, не придерживаясь в денежных вопросах, скажем, свободных нравственных принципов. Он женился из деловых соображений.

Согласно своим принципам, дав слово, он не бросил бы жену из-за ее душевной болезни, но они были достаточно свободными, чтобы жениться и тут же наложить руки на имущество.

— Тогда сами попробуйте объяснить, — предложил Марти.

Фалькон пролистал свои заметки.

— Пабло Ортега процитировал его слова: «Как только вы перестанете приносить доход или давать информацию, вас отшвырнут, как камень, попавшийся под ногу».

— Звучит странно, словно о каком-то промышленном шпионаже. Деньги. Информация. Если Вега этим занимался, не представляю, на какое доброе имя он мог рассчитывать в этом мире.

— А может быть, дело в политике? — спросил Фалькон. — Вы ведь в основном говорили о политике.

— Не могу представить, чтобы здесь, в Севилье, он погиб из-за политики.

— Вы что-нибудь знаете о русских инвесторах Веги?

— Знаю, что они есть, и это все. Я архитектор. Я делаю чертежи, занимаюсь практическими вопросами, но с инвесторами не встречаюсь. Это происходит на более высоком уровне.

— Эти русские — известные мафиози, они совершенно точно отмывали деньги на строительстве сеньора Веги.

— Не исключено. Такова природа строительной промышленности. Но я об этом ничего не знаю. Мое дело — творчество.

— Можете представить причину, по которой русские захотели бы убить сеньора Вегу?

— Он их обманывал? Обычно мафия за это убивает. Это будет трудно доказать.