«Экое чучело, — подумал Юргенс, разглядывая гестаповца. — Баба не баба, а что-то вроде.»
— Наконец... отдохну... — произнес гость и, шумно выдохнув воздух, опустился в кресло. — Светопредставление всюду... Только у вас я чувствую покой...
Юргенс поинтересовался у гестаповца, что же именно происходит.
— Происходят события, — охотно начал рассказывать гость, — свидетельствующие о том, что в городе действуют враги. Я думаю, что и вы придете к такому же мнению, если я изложу вам безо всяких комментариев только голые факты. Причем факты, имевшие место за какие-нибудь полтора-два месяца. Во-первых, — он загнул один палец, — на спецжелдорветке полетел под откос состав с бомбами и минами. Подобного никогда не случалось. Это напоминает Россию... Партизаны! — вдруг взвизгнул он, но тут же заговорил обычным тоном: — Во-вторых, русские разбомбили всю готовую для фронта продукцию нашего, вам, конечно, известного, секретного завода. Как могло это произойти? Как русские могли узнать о местонахождении завода, когда мы, — он постучал себя в грудь, — смели думать о нем только про себя, да и то с оглядкой. В-третьих, сгорела совершенно секретная лаборатория фирмы «Фокке-Вульф». Вспыхнула мгновенно как фейерверк и сгорела дотла со всеми чертежами новейших конструкций, с моделями и деталями. В-четвертых, убит, как вы, очевидно, слышали, майор Лодзе. Как вам все это нравится? И учтите, что никто из проклятых партизан не только не арестован, но даже и не нащупан.
— Партизаны... Это, конечно, чепуха, но плохо... совсем плохо, — сказал Юргенс.
— Я не беру в расчет листовок, которые появляются, как правило, дважды в неделю...
— В общем, я вам не завидую, — заметил Юргенс, — но вы-то, кажется, теперь меньше всего можете беспокоиться...
— Да-да... Благодаря вам... — оживился гость. — Теперь, когда мне поручили вашу персону...
— Что ж, займемся? — спросил Юргенс.
— Пожалуйста, — выразил готовность гость.
Оба они покинули зал и уселись за стол в кабинете.
Юргенс достал из сейфа кожаную папку, раскрыл ее и выложил на стол бумаги.
— Я думаю, что мы с вами основное учли? — спросил гость после знакомства с документами.
Юргенс кивнул головой.
Вечером к Юргенсу пришли Ожогин и Ризаматов. Юргенс, как и в тот давно прошедший день, когда впервые у него произошла встреча с Ожогиным, сидел в своем кресле, в глазу его поблескивал все тот же монокль.
Он внимательно посмотрел на спутника Ожогина — стройного, молодого Алима и заговорил на русском языке:
— Сколько вам лет?
Алим ответил.
— Когда и как вы попали в Германию?
Ризаматов назвал дату и рассказал заранее сочиненные «подробности» своего пленения. Говорить о том, что Алим летчик, конечно, было нельзя.
— У вас есть родственники в Узбекистане?
Хотя у Алима был только брат, он перечислил не менее десятка воображаемых родственников и добавил, что, возможно, кое-кого из них уже нет в живых.
Идя к Юргенсу, друзья заранее постарались учесть, на какие вопросы придется давать ответы, а поэтому Алим отвечал безо всякого смущения, четко, ясно и коротко.
Это понравилось Юргенсу. Он продолжал интересоваться биографическими данными Алима, образованием, профессией, принадлежностью к партии и комсомолу.
Его приятно удивило, когда вдруг Ризаматов на прямо поставленный вопрос не менее прямо ответил, что был раньше комсомольцем.
— Так... так... — сказал Юргенс. — Попрошу вас выйти...
Оставшись наедине с Ожогиным, Юргенс поинтересовался, какое мнение об Алиме сложилось у Никиты Родионовича. Тот сказал, что Ризаматов является человеком вполне подходящим для дела, которому служат и они.
Кроме того, нельзя не учитывать, что если Ожогин появится в Узбекистане, то там нужны связи, знакомства, и знакомства лучше подготовить заблаговременно.
— Правильно, — сказал Юргенс и хлопнул ладонью по столу. — А как он воспримет это? Как он относится к советской власти?
Никита Родионович пожал плечами и принялся сочинять дальше:
— Мне кажется, что Ризаматов неглуп и пойдет с нами. Его родители, он не успел вам рассказать, репрессированы за связь с буржуазным
Ожогин позвал Ризаматова в кабинет. Алим вошел, как всегда, спокойный, невозмутимый, и догадаться по лицу его, волновался он или нет, было невозможно.
— Садитесь, — пригласил Юргенс и, позвав служителя, распорядился принести бутылку вина.
Алим сидел на диване и, напустив на себя наивность, с любопытством разглядывал обстановку кабинета, ожидая продолжения разговора.
Вино появилось через несколько минут. Юргенс наполнил три бокала и предложил выпить за дружбу. Отказываться было нельзя. Все выпили и закусили крохотными кусочками сыра.
Юргенс прошелся по кабинету, остановился около Алима и заговорил:
— Господин Ожогин считает вас хорошим человеком и хочет видеть вас своим помощником в том деле... — он немного запнулся, — в том деле, которое ему мною поручено...
— А я не знаю, кто вы? — смело опросил Алим.
Юргенс задумался на мгновение и засмеялся.
— Вы правы. Мы это совершенно упустили из виду. Я представитель германской секретной службы. Вас это не смущает?
Ризаматов отрицательно замотал головой.
— И великолепно... А о подробностях вам расскажут господин Ожогин и его друг Грязнов. Они оба в курсе дела... В чем вы нуждаетесь?
Алим сделал вид, что раздумывает.
— Не стесняйтесь, говорите, что вам надо, — подбодрил Юргенс.
Заметив, как Никита Родионович чуть-чуть мигнул глазом, и, поняв это как поощрительный знак, Алим сказал, что очень плохо питается.
— Так, — и Юргенс потер пальцем переносицу, — больше в этом вы нуждаться не будете. Еще что вам требуется? Деньги?
Ризаматов кивнул головой.
— Женщины вам нужны?
— Нет, — коротко ответил Алим.
— Прекрасно... С ними хорошо, но и без них не плохо... Тогда я вас больше не задерживаю...
14
Часы с кукушкой пробили двенадцать ночи. Сейчас же раздался звон в другом конце комнаты. Там находилась еще пара часов. Никита Родионович с любопытством стал разглядывать их. Это были старинные часы в красиво и тонко отделанных футлярах, вероятно, еще недавно украшавшие залы музея.
Комната напоминала собой антикварный магазин. Все стены были завешаны картинами в дорогих рамах; на столах, этажерках стояли статуи и статуэтки из бронзы, фарфора, серебра; за стеклами шкафов виднелась посуда — баккара; столы, стулья, диваны были сделаны из дорогого дерева. На огромной кровати, занимавшей простенок между двух окон, могли спать по меньшей мере четыре человека.