Мы выделили группу разведчиков и дали им задание точно выяснить, где немцы и знают ли они место нашего лагеря.
До рассвета, когда все еще спали, разведчики вышли в путь. Но ушли они недалеко. В трехстах метрах от нас, на другом берегу маленькой речушки, они увидели немцев и открыли огонь. Буквально в две минуты лагерь был на ногах. Со мной в палатке спал Сергей Трофимович Стехов. Он выскочил из палатки раньше меня и, захватив с собой поддежурный взвод, побежал по направлению стрельбы. Я оставался в лагере, у палатки с радиостанцией и штабными документами.
Стрельба разгоралась; можно было понять, что там, у речки, идет настоящий бой.
Потом стрельба началась с другой стороны, близко от лагеря. Медлить нельзя было. Вторую группу бойцов во главе с Кочетковым я отправил к месту боя. Из оставшихся партизан выставил дополнительные посты вокруг лагеря.
В лесу каждый крик, каждый выстрел давал громкое эхо. Уже отчетливо слышались крики «Рус, сдавайся!» и заглушавшее их наше партизанское «Ура, ура, вперед!»
Через полчаса принесли первого раненого. Это был испанец Флорежакс. Доктор Цессарский и Маруся Шаталова уже подготовили санитарную палатку. У Флорежакса было тяжелое ранение разрывной пулей. Цессарский приступил к операции.
Вскоре привели пленных: двух немцев и трех предателей-полицейских, одетых в немецкую форму. Их мы допросили в первую очередь, потому что Цессарский, знавший немецкий язык, был занят на операции.
Пленные показали, что они действительно шли на наш отряд и их головная колонна в составе ста шестидесяти человек с двух сторон напала на лагерь. Уже в ходе боя немецкий командир сообщил по радио в Хабное, чтобы немедленно высылали подкрепление.
Шумы боя утихали, и стрельба удалялась. Было ясно, что наши отгоняют фашистов.
Цессарский продолжал операцию, не обращая ни малейшего внимания на стрельбу. Вслед за Флорежаксом появились еще двое раненых.
Умелыми, уверенными руками Цессарский очищал раны, накладывал повязки и спокойно приговаривал:
— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Ничего опасного нет.
С места боя пришел залитый кровью Костя Пастаногов. Рука у него была неестественно вывернута. Ослабевшим голосом он сказал:
— Всыпали гадам! — и тут же повалился на землю.
Цессарский подхватил его, положил на разостланную плащ-палатку и занялся рукой. Кости были перебиты, кожа разорвана, рука держалась на одних сухожилиях.
Два часа длился бой. Наши далеко отогнали гитлеровцев, и мне пришлось посылать связных, чтобы вернуть своих обратно в лагерь.
Первое испытание мы выдержали. Двадцать пять партизан, непосредственно участвовавших в бою, справились со ста шестьюдесятью гитлеровцами. Немцев было убито свыше сорока человек, в том числе семь офицеров. Раненых учесть мы не могли — их противник забрал с собой. В бою мы захватили у врага оружие — ручные пулеметы, винтовки, гранаты и пистолеты.
В этом бою и мы понесли тяжелую утрату. Был убит Толя Копчинский, храбрый, веселый, жизнерадостный москвич, комсомолец, рекордсмен СССР по конькам. Копчинский добровольно пришел в наш отряд и за короткий срок стал всеобщим любимцем.
В далеком Мозырском лесу, на поляне, мы вырыли могилу герою-партизану. Опустили тело в землю, молча сняли головные уборы. Лишь несколько слов я сказал у открытой могилы. «Прощай, молодой друг! Мы отомстим за тебя!» И первым бросил горсть земли.
Так же молча прошли у могилы наши бойцы, кидая по горсти земли.
Потом зарыли могилу и выросший бугорок любовно обложили зеленым дерном.
Надо было уходить отсюда немедленно. К немцам могло подойти подкрепление, и нашей «дивизии» пришлось бы туго.
Дал сигнал к отходу.
У нас были три повозки;на них положили раненых и тронулись в путь. Но шли не по дороге, а прямо лесом. Позади отряда двигалась группа бойцов и маскировала следы.
Четыре дня немцы гнались за нами на тридцати грузовых машинах. Безуспешно!
Мы шли такими тропинками, где они проехать не могли. Мы шли по ночам, а гитлеровцы больше всего боялись ночной темноты на русской земле.
В ПУТИ
Больше месяца продолжался наш опасный путь по земле, захваченной врагами.
От станции Толстый Лес до Сарненских лесов свыше двухсот километров. Легко проехать поездом такое расстояние. Нетрудно на машине. Да и, пожалуй, не очень трудно пройти пешком, если идти известными дорогами и ночевать в уютных хатах. Но партизанские километры длинные и тяжелые.
Мы шли не дорогами, а пробирались незаметными лесными тропинками и болотистыми просеками. Мы не заходили в деревни, а обходили их стороной, да так, чтобы нас даже собаки не почуяли.
Мы шли по ночам, а днем отдыхали прямо на земле. Мы мокли в болотах и под проливными дождями. Комары не давали покоя. Они забирались под специально сшитые накомарники и впивались своими хоботками в лицо, шею, лезли в уши, нос, глаза.
У нас не было ни хлеба, ни картошки, и сутками мы шли голодные. В хутора и деревни заходили только разведчики, и то с большой осторожностью, чтоб не выдать, что где-то неподалеку движется отряд.
От местных жителей разведчики узнавали, что гитлеровцы гонятся за нами, что под видом пастухов или сборщиков ягод они посылают в лес своих агентов.
Бывало так. Партизан-разведчик, идущий впереди отряда, встретит в лесу подозрительных людей. Тогда отряд залегает в том месте, где его застала тревожная весть, и недвижно лежит час, другой, третий, пока связной не сообщит, что можно двигаться дальше.
Мы шли, преодолевая все препятствия, которые только мыслимы в пути, и двести километров по карте у нас фактически превращались в пятьсот километров, а может, и больше.
Разведчики проходили втрое, а то и вчетверо больше, чем остальные. Когда отряд отдыхал, они шли вперед по намеченному на следующие сутки маршруту, подыскивали места для новых привалов, возвращались к отряду и вели его уже по изученному пути.
Другие посылались в стороны, чтобы следить, не готовят ли немцы на нас нападение.
Особенно тяжело было раненым. Лесные тропинки и просеки густо усеяны корневищами деревьев и пнями. Каждый корень, бугорок или пень, который не удавалось объехать, острой болью отзывался в кровоточащих ранах. В болотистых местах лошади не в силах были тянуть увязавшие по колеса повозки. Приходилось распрягать лошадей и вытаскивать повозки на руках.
К раненым наши товарищи проявляли трогательную заботу. Разведчики доставали для них сливки, сметану, яйца и даже белый хлеб.
Доктор Цессарский и медсестра Маруся ни на шаг не отходили от повозок с ранеными.
Путь был тяжелый и трудный, но никто не унывал. На привалах вполголоса затягивали песни, и даже раненые подпевали. Частенько слышались шутки, смех, а то посмотришь — и пляска начинается. Но плясали счастливцы, конечно. На стоянках многие партизаны шли к Цессарскому для перевязки кровавых мозолей.