Гестапо поставило перед их группой задачу прочесать участок леса за шестым километром, между шоссе и рекой. Приближаться к городу ближе пяти километров воспрещалось. При обнаружении в этой зоне женщины группа обязана была условным кодом предупредить гестапо и сообщить место своего нахождения. Тогда к этому месту должна была прибыть специальная команда на мотоциклах. Обнаруживать себя группе не разрешалось. Кто такая женщина, радист не знал. В десять вечера шестнадцатого июня, то есть завтра, группа обязана выйти на девятый километр шоссе, куда прибудет смена.
Вот все, что знал радист.
Но и в этом было достаточно много загадок. При чем здесь женщина? Кто она? Почему гитлеровцам запрещалось себя обнаруживать и приближаться к городу? Что творится за пятым километром?
Дмитриевский поднял людей и цепочкой снова повел за собой.
Пятый километр не принес ничего нового, как не принес и четвертый. Лес был тих, спокоен, нигде никаких следов.
На подходе к третьему километру проводник Волков условным свистом остановил движение, и группа приблизилась к нему. На небольшой опушке, окруженной березами и соснами, Волков обнаружил следы, оставленные автомашиной.
Дмитриевский опустился на колени, пощупал рукой песок и пришел к выводу, что машина была здесь не очень давно, во всяком случае не более суток назад. Рисунок протектора покрышек еще не успел утратить четкой формы.
Измерив рулеткой расстояние между колесами, он пришел к выводу, что здесь прошла легковая машина.
Правда, все это еще ничего не давало, но напрашивался вопрос: что надобно было машине на этой опушке, в стороне от шоссе? Не пришла же она сюда лишь затем, чтобы сделать разворот?
— Товарищ гвардии капитан, — окликнул Волков Дмитриевского. — И здесь следы!… Машина тут стояла…
Капитан заторопился к сидевшему на корточках Волкову.
Да, машина стояла здесь некоторое время, что подтверждалось лужицей масла. И здесь же капитан увидел отпечатки мужской и женской обуви.
Наивно было бы думать, что маленькие следы оставлены Юлией Васильевной, но все же сердце Дмитриевского забилось.
Он измерил следы: мужской показал тридцать два сантиметра, женский — двадцать пять.
— Товарищи! Ко мне! — слишком громко крикнула откуда-то слева радистка Прохорова. — Посмотрите, что я нашла!
Дмитриевский выпрямился.
— Тише!…
Осторожно ступая по опушке, Дмитриевский и Волков углубились в чащу и, сделав шагов двадцать, увидели Прохорову. На крик прибежал и Назаров.
Прохорова стояла возле сосны. Рука ее тянулась к сучку, на котором висел туго набитый немецкий ранец.
— Не тронь! — остановил ее Назаров.
Прохорова испуганно отдернула руку.
Назаров оглядел ствол, обошел сосну вокруг и только после этого снял ранец.
В нем оказалось килограмма четыре белых сухарей, банка засахаренного меда, несколько кусков сахара, восемь банок мясных консервов голландского происхождения, круг копченой колбасы, пачка галет, полдюжины коробок спичек и плоская фляга, наполненная красным вином.
— Запасливый кто-то! — усмехнулась Прохорова.
Дмитриевский промолчал. Его занимал вопрос: какая связь между ранцем и машиной?
Намеченные им планы никак не согласовывались с событиями. Надо было искать новые ходы, менять тактику. Показания пленного наводили на какую-то загадочную историю с женщиной. Появление в лесу легковой машины тоже, видимо, связано с женщиной. Потом этот ранец. Он особенно заинтересовал капитана: ранец не утерян, не брошен, а оставлен здесь специально. Он для кого-то предназначен. А поскольку в нем продукты, то, надо полагать, этот кто-то не будет долго мешкать и явится. А это уже «язык».
— Товарищ Назаров, — объявил Дмитриевский, — останетесь с товарищем Волковым здесь в засаде! Через три часа я приду вам на смену. Кто бы ни появился, задержать и дать знать мне! Сигналы прежние. Я расположусь в километре строго на север. Прохорова останется с пленным.
Дмитриевский обошел опушку и в полкилометре от нее сделал привал.
Сумерки сгущались. Лес погружался в темноту. На небе затеплилась первая звездочка.
Вслушиваясь в лесную тишину, Дмитриевский сидел, прислонившись к дереву, и потягивал укрытую ладонями папиросу. Рядом лежал автомат.
Теплая июньская ночь вступила в свои права. Темнота уже окутала все вокруг, и даже светлые стволы деревьев чуть угадывались. И только небо, усыпанное звездами, излучало бледный, голубоватый свет.
Усталость давала себя знать: наваливалась сонная одурь, клонилась голова. Капитан решительно встряхнулся и встал.
60
Юля спала под верстаком на жесткой постели, устроенной Чернопятовым. Ей снился Андрей, и она видела возле себя его строгие и доверчивые глаза. Она не слыхала, как вернулся Чернопятов, как впустил кого-то. Негромкий разговор спугнул ее сон.
— Я побаиваюсь немного, — убеждал кого-то Чернопятов, — как воспримут твое появление на передовой.
«С кем это он?» — подумала разведчица.
И вдруг Чернопятову ответил голос, от которого по сердцу ее прокатился холодок:
— А почему они могут плохо воспринять? Ведь я приду не один, а с нею.
Кому мог принадлежать этот глуховатый, неторопливый голос с акцентом? Где она уже слышала его? Почему он вызвал у нее страх?
— Пожалуй, ты прав, — согласился Чернопятов. — Вдвоем не страшно. Да и паролями я вас обеспечу надежными. А мундир поновее у тебя есть? Этот уж больно паршиво выглядит. Нет в нем блеска, шика…
— Для такого случая найду.
Туманова напрягала память, стараясь вспомнить что-то, но это ей не удавалось.
— Договорились, — заключил Чернопятов и спросил: — Что же? Разбудить Юлю? Познакомить вас? Вот она всполошится!
— Представляю, — ответил собеседник. — Но будить не надо. Пусть отдыхает. Я вернусь через час. Ровно через час. И буду ожидать вас у выхода.
— Ладно, — согласился Чернопятов.
Туманова лежала не шевелясь. Она услышала шаги, скрип отодвигаемой койки, какие-то тихие шорохи и последние слова неизвестного:
— Значит, ровно через час…
Вновь загремела койка, и через некоторое время раздался кашель Чернопятова.
— Григорий Афанасьевич! — позвала Юлия.
— Проснулась? — спросил он и начал отодвигать листы железа. — Ну, как спалось? Выползай, уже время.
Юлия Васильевна вылезла из-под верстака, оправила платье, осмотрелась. Котельную освещала чадившая керосиновая лампа с заклеенным стеклом.
— Я уже давно проснулась… — проговорила она. — Я слышала ваш разговор… Кто был у вас?