Сталинская гвардия. Наследники Вождя - читать онлайн книгу. Автор: Арсений Замостьянов cтр.№ 32

Виктор Суходрев – наш выдающийся переводчик и дипломат, а также элегантный мужчина – вспоминал об особом консерватизме Громыко, всегда надевавшем темный шерстяной костюм, темный галстук и однотонную белую рубашку. В любую жару он не изменял тяжелому костюму и… егерскому белью. Однажды в Индонезии, при сорока градусах в тени, Суходрев рассмотрел за темной брючиной те самые егерские шерстяные кальсоны… При этом он сохранял спокойствие, выглядел молодцом. На Кубе, когда в жаркую погоду Фидель пригласил советских друзей на ужин под открытым небом, Суходреву стоило великих сил убедить Громыко одеться в неформальном стиле. Правда, неформальность по Косыгину состояла в том, что вместо пиджака он надел плотную куртку, застегнутую до галстучного узла. В таком виде он отправился с Кастро жарить быка на вертеле. Однажды любовь к теплым вещам подвела министра. Это было в середине семидесятых. Громыко выступал с трибуны ООН. И вдруг прервался на полуслове, побледнел… Его подхватили за руки и увели. Врачи быстро привели его в чувство – и он как ни в чем не бывало продолжил выступление аккурат с того места, на котором прервался. Ему устроили овацию. А причиной недомогания был перегрев. В Нью-Йорке стоял теплый сентябрь, и в зале было душно. Говорят, что с тех пор в залах ООН улучшили систему проветривания.

Громыко не любил комиковать, но обладал метким сарказмом. Во многих воспоминаниях осталась такая веселая история. Андрей Андреевич вел переговоры с Киссинджером в Кремле, в пышном старинном зале. Над головой Киссинджера нависала огромная люстра. Госсекретарь выразительно поглядел наверх и закрыл ладонями свои бумаги. Громыко уловил этот ход и посчитал возможным сказать: «Думаете, там спрятана камера? Вы правы. Но не волнуйтесь. Эта аппаратура вмонтирована туда еще во времена Ивана Грозного!».

Громыко в неавральные дни работал по четырнадцать часов в сутки. Сталинская выучка! Была у него манера: в завершение беседы он принимался подводить итоги, пользуясь протокольным бюрократическим языком – и с помощью хитрых формулировок смещал смысл договоренностей в нужную для нас сторону. Суходрев пишет: «Он как бы обрубал, обстругивал их позицию, так что оставался один только остов. И настаивал на том, чтобы этот «остов» был принят в качестве итоговой договоренности. К его чести надо сказать, что по большей части ему это удавалось».

Нельзя и не навести «тень на плетень». Именно в те годы международные дела стали в СССР престижным занятием. В МГИМО поступали едва ли не все дети высшей номенклатуры. Причастность к зарубежью стала первым призом в карьерных гонках. Это признак разложения, гниения. При Сталине дети вождей становились офицерами и инженерами, а тут оказалось, что самые теплые места – поближе к вожделенной загранице… Вслед за вождями к этим коврижкам стремились и неноменклатурные мамаши, стремившиеся пристроить детей в спецшколы с английским или французским уклоном. И это – в стране великих строек и уникальной военной промышленности. Стыдно. Вот от таких симптомов свиного гриппа и рухнет держава. Увы, Громыко не препятствовал, а скорее способствовал усугублению «элитарности» мира советских международников.

Первая половина восьмидесятых для Громыко – время регалий и ошибок. В 1982-м он получает Ленинскую премию. После смерти Брежнева Громыко наряду с Устиновым воспринимается как ближайший соратник нового генсека – Андропова. Теперь он не только возглавляет МИД, но и становится первым заместителем Председателя Совета министров Тихонова. В 1984-м к Ленинской премии добавляется Государственная – за труды по экономике, изданные под псевдонимом. С тех пор, как Брежнев утратил способность к самостоятельной деятельности, от международной разрядки мало что осталось. Жесткая политика Громыко, вошедшая в клинч с не менее жестким стилем администрации Рейгана, привела к новой – последней – битве «холодной войны». Никарагуа, Сальвадор, Гондурас. Польша. Афганистан, Пакистан. Гренада. Горячие точки «холодной войны». Можно вспомнить и фильмы тех лет – Рембо, наше «Одиночное плавание». Противостояние накалялось.

В сентября 1983-го в Мадриде проходила встреча министров иностранных дел государств – участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Гвоздь программы – беседа Громыко с госсекретарем США Шульцем. Тут-то и подоспела новость о сбитом южнокорейском самолете. Штаты нагнетали волну возмущения этой агрессией «империи зла». В американской печати прозвучал ультиматум: Шульц откажется от встречи, если Громыко не принесет извинений за сбитый самолет. Громыко через Суходрева предупредил американцев, что вопрос об инциденте с корейским самолетом обсуждению не подлежит. Американцы согласились.

Шульц и впрямь заговорил не о самолете, а об отказниках из числа «еврейской эмиграции» – о тех, кого не выпускали из Советского Союза. Громыко исключил возможность послаблений в отношении отказников и говорил резко: «Мы никогда не будем идти на поводу у Запада, не допустим вмешательства во внутренние дела СССР». Шульц сдержал слово: в беседе один на один тема сбитого «Боинга» не прозвучала. Зато за круглым столом, на переговорах, вопроса о лайнере было не избежать. Громыко заверил присутствующих, что ответит на эти вопросы – но в конце переговоров, а сначала необходимо, как и предполагалось, обсудить весь круг советско-американских отношений. Шульц настаивал, что начинать следует именно с «Боинга». Полчаса переговорщики бескомпромиссно стояли на своем. Громыко, кажется, единственный раз за свою дипломатическую карьеру хлопнул кулаком по столу: «Если вас не интересуют глобальные вопросы, от которых зависит мир во всем мире, и вы хотите заниматься провокациями – разговора не будет!» Шульц тоже ударил кулаком по столу: «Значит, его не будет!» Раскрасневшиеся дипломаты с ненавистью смотрели друг на друга. «Значит, будем считать, что Соединенные Штаты не желают обсуждать вопросы мира. Вы не хотите их обсуждать?» «Нет, мы хотим обсуждать и признаем их первостепенное значение!» – сказал Шульц, и это означало победу Громыко. «Тогда давайте обсуждать». И беседа состоялась по сценарию советской стороны. Про «Боинг» поговорили в конце, не превращая встречу в обсуждение поведения проштрафившейся советской стороны. Громыко хладнокровно, с презрением к дешевым сенсациям, изложил официальную точку зрения.

Громыко оставил наследникам мир двух сверхдержав, начавших напряженный «женевский» переговорный процесс, к которому должны были подключиться Рейган и Черненко.

В марте 1985 года Громыко допустил ошибку – пожалуй, самую досадную за все годы безукоризненной службы. Он стал повивальной бабкой нового генсека – Михаила Сергеевича Горбачева. Почему Громыко выбрал именно Горбачева? Он осознавал, что череда престарелых вождей скверно сказывается на международном имидже СССР. Нужен был молодой, энергичный глава государства, который сможет тягаться с лидерами мирового «правого поворота» – с Рональдом Рейганом, с Маргарет Тэтчер, с Гельмутом Колем – как Брежнев и Косыгин в шестидесятые… Громыко не ошибся, оценив обаяние Горбачева, быстро очаровавшего западную аудиторию. Кто мог предвидеть, что все эти дивиденды Горбачев использует только в личных интересах, пренебрегая интересами державы? Он оказался антиподом равнодушного к персональным почестям коллективиста и государственника Громыко. Распознав в Горбачеве политического павлина, обменявшего на погремушки половину завоеваний советской дипломатии, Громыко скептически взирал на перестроечные маскарады. Горбачев не пускал «советского президента» в большую политику, он и не думал прислушиваться к мнению Громыко! Когда, представляя Горбачева на пленуме ЦК, Громыко сказал о «железной хватке», иностранные журналисты перевели это в более залихватском духе: «У этого человека улыбка ангела, но зубы дракона». Для Андрея Андреевича эти слова оказались пророческими.